Новое

Парламентаризм и современные технологии

Выступление на одной из секций Межпарламентского форума. 

Есть два подхода к технологическому развитию: один — идти от вновь появившихся технологий, другой — от жизненных проблем. Второе более рационально, хотя и редкость в эпоху массового технофетишизма. Сначала поставить и описать саму проблему, а уж потом выяснять, могут ли технологии помочь в ее решении. 

Проблема государственных нормотворческих машин, ядром которых являются парламенты — иерархия приоритетов. Депутаты представляют общество, а общество беспокоят одновременно тысячи и тысячи разных тем. Как определить, какие из них самые важные и требуют решения сейчас, а какие могут подождать? Как устроен алгоритм, в результате которого система решает, что нужно менять именно само законодательство (а не, скажем, корректировать исполнение законов или судебную практику)?

Приведу пример. Российское законодательство — это корпус примерно из 8000 федеральных законов (под каждым из которых — семиэтажная иерархия подзаконных актов). Максимальная «продуктивность» нашего парламента — это 400 законов за сессию при строго соблюденной процедуре. Оптимальная — не более 300. А лучше бы ещё меньше. Но как решить, что надо менять, а что в этом, следующем и так далее годах лучше не трогать?

Мы живем в режиме «затора», когда различные силы и группы — от правительства и федеральных министров и до разнообразной общественности — требуют от парламента, чтобы именно их вопрос или проект рассматривался в приоритетном порядке. Здесь всегда высок риск скатиться в режим «вороньей стаи», выбор направления полета в которой определяется исходя из того, с какой стороны в данный момент громче кричат и чаще гадят. Можно было бы сказать: ну а что, это и есть демократия! Но фактически это — диктатура наиболее активных и скоординированных и ресурсных групп меньшинств. 

Существует ли какой-то более объективный и логичный механизм определения приоритетов в законотворческой работе? Таким инструментом может быть опросная социология, но она может лишь дать картину народной боли — иначе говоря, «тень на стене пещеры», реакцию граждан на проблемы, но не сами проблемы. 

Все это повод задуматься о применении Big Data в сфере законотворчества. Например, каждое судебное решение — это ещё и статистический факт, значимый массив которых позволяет сделать вывод о том, как работает (или не работает) на практике тот или иной закон.

Применение социологии и бигдаты, кроме всего прочего, может существенно облегчить избирателям контроль за своими избранниками. Если мониторинг покажет, что парламентская активность депутата сильно расходится с топом проблемной повестки, той и другой — это повод задать ему вопросы о том, в чьих, собственно, интересах он действовал. 

Но самое главное — в этом случае логика действий парламента, почему он занялся именно патриотическим воспитанием — а не, скажем, налогами или уголовным правом — будет не то чтобы более понятна, но хотя бы более объяснима. 

Резюмируя, замечу, что коммерческий сектор сегодня все более опережает госуправление в вопросах применения и адаптации современных технологий. А внутри самого госсектора, в свою очередь, исполнительная власть примерно так же опережает законодательную. Как результат — нормативное регулирование хронически не успевает за рынком и технологическим развитием, законы даже по языку, которым они написаны, оказываются архаичными и трудноисполнимыми. Одна часть общества требует скорейших изменений в законах, другая, наоборот, возмущается слишком часто меняющимися «правилами игры». 

При этом со всех трибун модно говорить о цифровизации — образования, медицины, социальной работы и т.д. Но прежде чем всерьёз заниматься переводом на современные технологические рельсы тех или иных значимых сфер общественной жизни, законодателям (и в целом законодательной власти, как институту) было бы правильнее начать с самих себя.

Цифровая экономика должна начинаться с цифрового парламента. 

И, конечно, было бы хорошо на постоянной основе обмениваться опытом, кто как решает эту задачу в разных странах.

[fbcomments]

About Алексей Чадаев

Директор Института развития парламентаризма