глядя из Варшавы

Новгородская статья Кашина, вызвавшая столько эмоций у коллег, у меня, честно говоря, эмоций не вызвала вовсе.

Про что статья? Только про одно: про то, что Кашин — честный, независимый, неангажированный, не поддающийся никакому влиянию и давлению объективный журналист. И более ни про что. Никаких новых фактов по делу она не сообщает; никаких аргументов не приводит, ничью позицию не проясняет и не уточняет.

Да, там есть пара подтасовок по мелочи; «я тебя познакомлю» — пожалуй, наиболее явная — но где вы видели переполненных объективистским пафосом журналистов, которые бы вообще обходились без подтасовок? Строго говоря, «объективность любой ценой» — и есть сама по себе предельная подтасовка. Ценностно оформленная, так сказать.

Есть и эксклюзивная фишка — найденный и предъявленный публике «тот самый мальчик» (которому понравилось ходить на допросы). Это само по себе большая удача, что предъявителем мальчика оказался именно Кашин, а не какой-нибудь там Нечестный журналист. Уж Кашина-то никак не заподозришь в давлении на следствие. Вот если бы армия защитников… Собственно, из того факта, что таковая армия до мальчика за всё это время так и не добралась, вывод можно сделать только один: они все как один настолько уроды и лохи, что даже мальчика найти не смогли. То ли дело Олег — сразу приехал и нашёл.

Ещё я бы отметил трогательное единство журналиста Кашина со следователем Колодкиным в нежелании искать мотив предполагаемого покушения на убийство. Это важный факт, его стоит отметить, даже безотносительно к данной истории. Кашин с Колодкиным ведь тут выступили в качестве представителей некой среды — среды, для которой убийство матерями своих детей есть род обыденного, не стоящего особого внимания бытового происшествия: ха, о таких ведь ежедневно пишут пачками в рубрике «смачно помер» (или какой там у неё аналог в газете «Жызнь»). Откуда хипеж, собственно? Собственно, и Колодкин тоже вот недоумевает: дело-то обычное, смотрите хоть статистику; с чего столько шуму? На новгородских форумах тоже было немало возмущённых голосов — они тут что, особенные? И у этого возмущения есть свои основания, потому что кампания в защиту Антонины — это и в самом деле не в последнюю очередь война отдельной группы граждан (в которую, впрочем, входит практически всё активное большинство русской блогосферы) за право не считать себя потенциальными героями заметок из рубрики «смачно помер». А манифест «да, мы другие» — он по природе так устроен, что вызывает в ответ гопнический инстинкт: чё, самый умный, да?

Объективно Олег принёс пользу своим материалом: теперь уже никто не обвинит тусовку в целенаправленной кампании, ибо налицо не кампания, а спектр разнообразных мнений по остроактуальной теме. Так что Родина его не забудет. Но есть несколько моментов, которые надо бы уточнить по его материалу — и особенно по откликам.

Во-первых, «группа защитников» (вкл. меня, Паркера и др.) не требовала немедленного прекращения дела. Мы требовали именно что полного и максимального расследования: напомню, что одна из задач нашей апрельской поездки, о чём мы публично говорили на пресс-конференции (и это даже попало в сюжеты местных телекомпаний) — это не допустить суда по делу уже в начале мая, как того хотели искатели истины из горпрокуратуры. Мы выступили за максимально детальное и обстоятельное расследование дела — именно потому, что уверены: если бы оно было расследовано именно таким образом, то это закончилось бы его закрытием за отсутствием не то что состава, а и события преступления. Другое дело, что мы настаивали на недопустимости избрания меры пресечения в виде заключения под стражу — особенно в свете необходимости продлить срок расследования.

Во-вторых. В кашинском тексте вновь прозвучал главный, по сути, аргумент сторонников прокурорской позиции: ну не могла же прокуратура просто так пойти на принцип в таком деле! значит, есть какие-то реальные основания у обвинителей! Олег, дабы психологически проиллюстрировать эту позицию, расстарался даже до создания весьма живописного и патетического образа следователя Колодкина — усталого, одинокого, оплёванного всеми служителя правосудия, пытающегося достучаться до людей, но постепенно утрачивающего веру в то, что его хоть кто-то поймёт. Там для полного счастья не хватало только беллетристической зарисовки про то, как Колодкин, в пижаме и трениках, при свете ночника шьёт большой иголкой с суровой ниткой эту самую куклу (предназначенную для бросания в проём в ходе следственного эксперимента), попутно качая её на руках и напевая ей колыбельную тихим хрипловатым голосом. Ну, или ещё как-нибудь.

Когда мы обсуждали ситуацию на следующий день после освобождения Антонины, я высказал крамольную мысль о том, что, в общем, согласен со следователем Колодкиным: выпускать её из СИЗО в такой ситуации — для них страшная ошибка. Если ты хочешь победить, то надо именно что идти до конца — иначе, завидев твои колебания, тебя дружно бросятся добивать. Тем бОльшая ошибка — рефлексировать по поводу возможной её невиновности, а особенно публично: тут вообще каюк; последних сочувствующих потеряешь. Навет — он на то и навет, что всякий сомневающийся — считай то же самое, что враг.

Впрочем, у вопроса про причины прокурорской настойчивости на самом деле есть ответ. Месяц назад мы могли лишь строить смутные догадки; сегодня мы его уже знаем достаточно точно. С Тоней это никак не связано; она, как и Кирилл — вполне случайные в ситуации. Но смысл драмы сегодня в том, что если сегодня не сядет она (или кто-то, кто как она), то завтра возникнет реальный шанс сесть для других — а у этих других есть куда более серьёзные возможности «оказывать давление на следствие».

И это, как бы мы ни сопротивлялись против такого разворота событий — уже совсем другой сюжет, чем просто история матери и ребёнка.

Вот только что с этим делать — совсем уже непонятно.