По дороге в Краснодар в «шарике»-1, купил новую книжку своего бывшего начальника Б.Е.Немцова. Заценил в самолёте.
Книжка называется «Исповедь бунтаря»; а подзаголовок – «политика без бл..ства». Первая же моя реакция на обложку: оба названия – наглое враньё. Он, во-первых, кто угодно, но только не бунтарь. А во-вторых, чтобы Немцов, да без бл..ства?
Предчувствие не обмануло. Книга написана стареющим, вялым консерватором. Которому возраст не добавил ума, но добавил опыта и уравновешенности. Последняя, правда, всё равно регулярно отказывает в наиболее чувствительных местах.
Самое чувствительное место – Путин. «Почему не я?» — крик души, рвущийся буквально с каждой страницы. И единственная, зато сильная сыновняя обида на Ельцина, который во всех прочих отношениях – отец родной; великий, мудрый и проницательный, лучший из лучших.
Путин в книге – слабый, трусливый, серый, невыразительный, подозрительный и недоверчивый. Вдобавок в какой-то момент ещё и забронзовевший, утративший адекватность. Есть о нём и пара-другая скользких гадостей мемуарного характера. Одна, правда, совсем замечательная: о том, как шахтёры сидели на рельсах в 98-м, Немцов был главой согласительной комиссии и в этом качестве собирал совещание, куда были вызваны силовики. Пришли туда все, кроме Путина, который сообщил, что прийти не может, потому что у него заболела собака (очевидно, это была ещё пудель Тося).
Немцовскую подачу этой истории можно проинтерпретировать двояко. И как то, что Путин безответственный человек, для которого его собака важнее, чем судьба страны в критический момент. И как то, что Путин не пришёл в силу того, что шахтёрский бунт устраивал и проплачивал Березовский, с которым у Путина в тот период были какие-то отношения – и потому в войне правительства с Березовским Путин занял сторону БАБа. Я же, однако, из этой истории почерпнул кое-что новое для себя о Путине – оказывается, он уже в те времена умел достаточно тонко и обидно выразить презрение к человеку, который ему несимпатичен (сейчас это умение в нём хорошо известно).
Попытка во что бы то ни стало изобразить Путина жалким в конечном счёте приводит Немцова к откровенным низостям – чего только стоит эпизод, в котором Лестерман на австрийском курорте пытается подсунуть Путину своих девок, которые все оказываются минимум на голову его выше.
Другое чувствительное место Немцова – «суверенная демократия». На неё он кидается регулярно, по всей книжке – так, что сквозь страницы слышно брызг слюны: «демократии не нужны дополнительные определения», «демократия должна быть настоящей, а не суверенной», «суверенная демократия – это диктатура» и т.п. Правда, представления о том, что такое «настоящая демократия», у него остались на том же пещерном уровне, на котором были в 98-м. Метафор ровно две: «как в Америке» (вар. «на Западе») и «как при Ельцине» (вар. «при нас»); все прочие способы описания идеала сводятся к вопросу о «свободном телевидении».
Но таков вообще весь стиль его рассуждений. Он – ярчайший представитель политического мышления «постперестроечного» образца, нам сегодняшним напоминающего, пожалуй, наскальные рисунки первобытных людей. «Демократия хорошо, коммунизм плохо», «свободный рынок хорошо, государственная экономика плохо», «запад хорошо – восток плохо» и т.п. Любая попытка усложнить конструкцию блокируется на дальних подступах – нефиг, типа, туман тут напускать: всё ж ведь и так «совершенно понятно» (произносится в одно слово [s??n’pe?tna]; отработка аутентичной интонации идёт эффективнее при наличии во рту достаточного количества жевательной резинки).
Впрочем, сейчас, спустя много лет после того, как он перестал быть моим работодателем, я понимаю, что персонаж он, в сущности, скорее положительный – даже, говоря молодёжным языком, «позитивный». Не злобный, не вороватый, искренний и даже, в общем, не полный дебил, каким иногда кажется (скорее из-за недостатков воспитания). Плюс к тому – редкий в нашу дегенеративную эпоху экземпляр качественного самца-гетеросексуала, ветеран-герой демографического фронта (то есть, в общем, по-своему тоже путинист).
Другое дело, что он, судя по книжке, опять хочет в политику. Понять его, конечно, можно: трудно в сорок с небольшим чувствовать себя пенсионером-отставником, которому остаётся разве что писать мемуары. Но с другой стороны… ведь его возвращение – это, в некотором роде, заявка на возвращение политики 90-х. Квинтессенция стиля той эпохи лично для меня – во фразе, которую произнёс некогда (тоже с неподражаемой интонацией, но несколько другого рода) в адрес моего тогдашнего шефа Аксючица покойный уже немцовский помощник Валера Аникин: «Ты умный? Вот и пиши свои бумажки. И не лезь в дела, которыми серьёзные люди занимаются».
Какое счастье, что я сейчас точно так же могу сказать Немцову: «Ты мачо? Вот и занимайся своими серфингом, фитнесом и бабами. А в политику не лезь больше, а то от мыслей о судьбах Родины морщины бывают».