Новое

В мемуары

Осилил в дороге длиннющую эпопею барышни Натальи Холмогоровой – про то, как приходская жизнь в церкви сделала её «сотонисткой». Вздохнул даже с облегчением – какое счастье, что мне все эти страдания бывших/действующих прихожан сегодня глубоко пофигу. И без всякого там «сатанизма».

А ведь когда-то, а! Отец Максим, о котором она там пишет – это ж ведь, насколько я понимаю, тот самый Максим Евгеньевич Козлов (в те времена ещё ни разу не «отец»), который нам в воскресной школе при хр.Большое Вознесение латынь с греческим преподавал. Мы, мальчишки от 10 до 15, воспринимали его тогда буквально чеховским гимназическим учителем – он так тогда и выглядел в своих очочках, с бородкой и тенором, даже пиджак какой-то особенный носил, дореволюционного фасона.

Барышня там рассказывает о всяких страданиях молодой девушки на исповеди и в приходе. Пацану-подростку не сильно легче, поверьте. В порядке тренировки попробуйте, например, рассказать кому-нибудь о своих подростковых эротических фантазиях, оперируя исключительно терминами типа «блуд», «помыслы», «греховный», «искушение», «видения», «срамной» и т.п.; а теперь представьте, что это приходится делать ребёнку лет 13-ти на исповеди накануне причастия. Регулярно, из месяца в месяц. Собственно, и батюшке, чаще всего отцу пяти детей, тоже ещё то щастье это слушать. А не рассказывать – так причастие с неисповеданным грехом получится, Иудино причастие, да.

Ну и всё остальное в таком духе. Будучи храмовыми алтарниками, мы-мальчишки тайком напивались церковным кагором и хвастались друг перед другом, что уже становимся алкоголиками: я уже! а я ещё нет! И каялись, конечно же, в этом. Ну и во всех прочих подростковых грехах – от несделанных уроков до рассказанного приятелю неприличного анекдота включительно; раз в неделю, а в пост и все три. Жизнь была – как у принцессы Дианы или Филиппа Киркорова; причём ты ещё и сам себе газета «Сан» («Твой день» etc.). То есть как будто сам всё время за собой шпионишь и сам на себя доносишь.

А у меня, например, был свой отдельный прикол: по поводу практически каждой прочитанной книжки (а я их читал штабелями) рождались всякие «богохульные мысли», кои я долго и подробно излагал под епитрахилью. Батюшки не знали, как от меня отвязаться (они все люди терпеливые, но не беспредельно же), а братья и сестры из стоявших в очередь на исповедь тихо ненавидели за затяжку времени. Алтарником, кстати, я был никаким – кадило подавал невовремя, великий вход способен был перепутать с малым, стихарь мой (одеяние алтарника) вечно был перемазан то углём, то маслом, то вином, то воском от свечей; и т.п. Зато был хорошим чтецом – читал по-церковнославянски быстро, громко и с выражением. Но это не спасало: как-то раз в Большом Вознесении, когда взрослого алтарника там ещё не было, а самый опытный из моих сверстников Ивашка уехал с мамой в Печоры в паломничество и я остался за старшего, настоятель о.Владимир в течение недели буквально взвыл от столь непривычного ему организационного бардака. После чего, собственно, и решил взять какого-нибудь дядьку нами командовать.

Короче, лет до 14-ти я больше всего хотел в монастырь – дабы «сохранять себя в чистоте» во всех и разнообразных смыслах. А где-то в районе 15 понял, что если самый большой грех – это самоубийство, то уход от «мира» с целью спасти себя от его «искушений» — тоже разновидность самоубийства личности. Ну а в 16 неблагословлённые духовником книжки меня добили – я уже был ницшеанцем, богохульником и антиклерикалом до мозга костей.

(Середина про Трудный и Извилистый Духовный Путь Личности авось будет когда-нибудь да написана, лучше бы кем-нибудь другим).

Финал же сей басни будет таков. Теперь, в свои почти уже 29, я – заурядный крещёный грешник, посещающий церковь не намного чаще, чем абсолютное большинство соотечественников-единоверцев, никогда не видевших вблизи звериного оскала русской поповщины. И мне решительно нечего сказать по поводу всех приходских ужасов, кои так живописно обрисовала мадам Холмогорова. Во-первых, ну нельзя делать себя и свои переживания пупом земли и вообще каким-то критерием, если ты действительно ищешь веры, а не «духовной самореализации». Всё это, честно сказать, такая фигня… по сравнению с тем, зачем человеку на самом деле имеет смысл туда идти – если и когда имеет.

Просто такова уж наша слабая человеческая природа, что даже в том месте, где надо заниматься действительно важным делом, мы почему-то не можем заниматься ничем, кроме вот именно что суеты. И потом ей посвящаем длинные душераздирающие полотна электронного многоглаголания.

———-

А в качестве совсем уж постскриптума – фотки, сделать которые я мечтал с 1988 года, а сделал только вчера. Я знаю, что они везде есть в гораздо более качественном виде, чем у меня, но хотел сам, просто чтобы помнить о возможности самому быть там, стоять рядом. Это – фрески Феофана в Спасе на Ильине, Новгород Великий, 1374 год.

[fbcomments]

About Алексей Чадаев

Директор Института развития парламентаризма