И наступило утро

Мне снилось, что я ткачиха,

Которая часто бывает мною во сне.

Я долго не мог понять:

То ли я снюсь ей, то ли это она снится мне…

БГ

Знаете ли вы о странном и необъяснимом явлении, наблюдавшемся в Москве в ночь выборов в Государственную Думу?

А я вам расскажу.

Поздно-поздно ночью, в тот самый час, когда и непонятно, ещё ли это «поздно» или уже «рано», по пустым и тёмным улицам столицы нашей Родины бродил призрак. Его несколько раз видели на Садовом и Бульварном кольцах милиционеры, бомжи и таксисты-гастарбайтеры. А ещё — сотрудники Центризбиркома и активисты разных партий, которые как раз тогда расходились по домам с предварительными-окончательными итогами выборов на руках. Один раз его углядел даже сотрудник миссии ОБСЕ, припозднившийся в гостиницу «Националь» из ночного клуба на Тверской. Видел его и автор этих строк, прогуливавшийся в то время теми же самыми местами.

Это был призрак ткачихи пятого разряда. Тот самый, который всю осень кошмарил оставшуюся ещё при делах совесть нации, раз за разом нагнетая ужас и мрак.

Он выглядел как огромная немолодая женщина с натруженным лицом — в бигудях, яркой помаде и с бюстом шестого размера, одетым в бюстгалтер рюшечками и упакованным в двубортный спинжак фабрики «Большевичка». На одном из лацканов пиджака кляксой маячила латунная брошь с фальшивым опалом, а на другом – значок ударника соцсоревнования образца 1976-го года. Всё это покоилось на гигантской, необъятных размеров кормовой части, которая плыла по воздуху так, что никаких ног словно бы и не было видно, из-за чего вся конструкция вместе напоминала причудливой формы воздушный шар.

Призрак был в цепях, которые гремели и искрили, ударяясь об асфальт. Серое с синевой лицо ткачихи периодически подёргивалось дымкой, и на нём проступали то брови Брежнева, то усы Сталина, то родимое пятно Горбачёва. А ещё призрак выл и бормотал. Но его замогильный голос смешивался с завываниями ветра, гнавшего позёмку, и потому слов разобрать было нельзя. Лишь изредка, если напрячься, можно было расслышать отдельные фразы: «решения съезда – в жизнь», «социализм – это учёт и контроль» и даже «вас много, а я одна».

Лишь под самое утро, когда уже в светлеющей туманной мгле стали тускнеть огни ночных реклам, а на постах ГИБДД на въезде в Москву начали образовываться первые пробки, призрак добрался до Красной Площади; и тогда, сделав три ритуальных круга, просочился сквозь запертые чёрные двери мавзолея, мимо натоптанной пустоты бывшего Поста №1.

Спустя короткое время двери мавзолея приоткрылись, и из них снова показалось большое и грузное тело ткачихи. Но теперь она была не одна. За ней с покорным видом мужа-подкаблучника семенил основатель советского государства – Владимир Ильич Ленин. Его костюмчик на глазах полз по швам, от него несло сладковатым трупным смрадом, спиртом и какой-то замороченной фармакологией. Бороды на Ленине почти не было; его изрядно раздуло, и трупные пятна на его лице в неверном утреннем свете стали напоминать бородавки – так, что он больше был похож не на Ленина, а на Геннадия Андреевича Зюганова, каким тот предстаёт перед нами с экранов продажного ТВ.

Заиграла тихая, еле слышная музыка, и вступил хор – хор мертвецов. Он исполнял государственный гимн Российской Федерации – в самой первой его версии, образца 1938 года, на стихи ещё даже не Михалкова, а Лебедева-Кумача: «изменников подлых гнилую породу мы гневно сметаем с пути своего…» Музыка сбоила, подхрипывала, как на старых пластинках; голоса то пропадали, то вдруг начинали сильно картавить – так что получился какой-то не то рэп, не то шансон. И под эту странную музыку призрак с мумией закружились в причудливом, изломанном танце, напоминающем дрыгания малолеток на сельской дискотеке.

Хор тем временем начал совсем затихать, и танец тоже успокоился, перешёл в так называемый «медляк». Синие губы вождя пролетариата и ярко-алые от дешёвой помады губы ткачихи слились в долгом, протяжном поцелуе; тела вдруг закружились, и образовавшийся вихрь скрыл их от глаза. Под последние аккорды гимна из бесформенной воронки одна за другой вылетали и падали на брусчатку вещи — потёртый пиджачок, бюстгальтер шестого размера, штопаные кальсоны. Вся площадь глухо задрожала и заходила ходуном: начинался главный акт этого страшного действа – свадьбы мертвецов.

И тут за зубцами Кремлёвской стены, в Четырнадцатом корпусе Кремля, внезапно засветилось одно из окон четвёртого этажа. И в тот же самый момент Спасские ворота распахнулись, и из них твёрдой, уверенной поступью вышел Медвед. Точь-в-точь такой, какой был нарисован на обошедшей весь интернет детской картинке – весь из себя коричневый, с лапами и хорошим английским.

«Surprise!» — низко, на пределе слышимости, пророкотала медведья морда.

Два бесформенных тела замерли в неестественной позе, и на лицах вождя и ткачихи отразился тот самый ужас, какой бывает обычно у тех, кто ещё не погиб, но уже понял, что гибель неизбежна и окончательна.

Медвед тоже замер, широко раскинув лапы: одна вверх, другая – в сторону.

Пауза длилась недолго, секунд десять. И лишь после этого Медвед заговорил – совсем другим голосом. Это был тихий, добрый, проникновенный голос диктора программы «Время», каким тот информирует население об очередных успехах приоритетного национального проекта «Здоровье».

«Вы что, ещё не услышали? ПРЕВЕД!»

И наступило утро.