Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Был с утра на Эхе в передаче «родительское собрание». Надо ли заниматься в школе патриотическим воспитанием. Воскресенье, утро… хотел прогундеть голосом запойного алкоголика «в это время суток все православныя стоят на литургии», но сдержался.
Зачем меня звали – ясно. Я должен был с чугунными интонациями казённого идеолога рассказывать о том, как надо прививать мОлодежи патриотизьму, ибо что ж вокруг творится и куда же мы катимся. А эховская интеллигенция, соответственно, обязана в ответ ёрничать про агитпроп, совок и комсомольскую юность. Нормальный вполне формат, просто я в него не очень гожусь – тут лучше бы Паша Данилин или Виталик Иванов справились, имхо.
Дело в теме. Помяловский с его «Очерками бурсы», зачитанный некогда до дыр, слишком глубоко сидит у меня на подкорке, чтобы я мог верить в школьное «патриотическое воспитание». Думаю, мало кто из тысяч и тысяч историков русской революции всерьёз исследовал роль в ней школы. Как так получилось, что русская гимназия с её «законом Божьим» штамповала в промышленных масштабах убеждённых атеистов и богоборцев? Как так получилось, что советская школа воспитала у целых поколений абсолютный иммунитет к идеологии – не только коммунистической, но и вообще какой бы то ни было? Каковы гарантии, что всё это «патриотическое воспитание» не повторит тот же сценарий?
Так что мне пришлось травить в эфире байки и рассказывать бородатые советские анекдоты. Ну и попутно вяло переругиваться со своими визави по вопросу о пользе и вреде пропаганды как таковой. Но сходил туда всё-таки не зря, ибо кое-что для себя сформулировал.
Итак. Образование – это ведь изначально ни разу не государственный институт. Он возникает в культуре сам по себе, отдельно от задач власти. Лишь потом, по мере экспансии в самые разные сферы Государство втягивает в себя и образование, приспосабливая его под свои задачи. Иначе говоря, превращает школу из храма Знания в фабрику по воспроизводству кадровых ресурсов – с определёнными, заранее заданными параметрами. И это понятно: оно ставит себе большие исторические задачи, для решения которых ему нужны миллионы и миллионы людей – так в модерне.
А что сейчас? Государство – не только у нас, везде – осознало себя слишком большим, громоздким и опасным. Оно начинает съёживаться, уходить, оставляя те сферы, которые раньше стремилось контролировать. У него больше нет пафосной сверхзадачи – будь то установка креста на святой Софии, торжество арийской расы или построение общества будущего; оно теперь просто функция, механизм реализации потребностей населения, для которого его история – туристско-этнографическая подробность, не более того. Зачем ему вообще в этой ситуации продолжать поддерживать инфраструктуру среднего образования для всех – не очень-то и понятно; может, стоит вообще объявить его частным делом? Во всяком случае, это будет честнее, чем потакать позиции учителей «старой школы» по отношению к государству: «дали денег – и валите отсюда, не мешайте работать».
«Патриотическое воспитание» в школах бессмысленно как отдельная самостоятельная вещь. Оно сработает лишь в качестве части большого «соцзаказа» на кадры, если государство таковой сформулирует. Но государство, как оно есть сейчас, никогда его не сформулирует, ибо оно вообще отвыкло работать на таком масштабе и в такой «длинной» динамике.
…Вообще, всё это похоже на попытку оживить уже отживший, умерший институт.
Лет пятнадцать назад я писал стихи про Москву:
«Когда-то здесь жили боги
И ушли, оставив строенья,
А потом поселились дети
И теперь играют в игрушки…»
То же самое ощущение – не только про город, но и про большинство социальных институтов. Люди попросту забыли, как и для чего они проектировались, и зачем были нужны. Демиурги вымерли, на их место пришли юзеры. Они могут нажимать на рычаги, но впадают в панику, если таковые рычаги вдруг отказывают – ибо как это работает, они не понимают. «Парламент – не место для политических дискуссий» — пожалуй, наиболее рельефный пример. «Школа – не место для воспитания», ага.
