Новое

Инновации-1

Разговор с С.Б.Чернышевым об инновационной экономике

Публикую в связи с возникшей жж-дискуссией.

Рационализаторы, новаторы и диверсанты

Алексей Чадаев: Давно известно: если книга слишком опережает время, её никто не читает, полагая фантазией. Если соответствует времени — опять же никто не читает, потому что всё, разворачивающееся вокруг, можно увидеть своими глазами. Поэтому оптимально писать о том, что будет завтра — но не сегодня и не послезавтра. Эта формула значима не только для книг, но и для всего, что по последней лингвистической моде мы зовём «инновациями».

Сергей Чернышёв: В этом смысле любые технические новинки абсолютно безнадёжны в качестве источника выгоды. Серьёзным инновациям требуется для реализации лет 15-25. Бизнесмену же заработать удаётся на проектах, опережающих спрос не более чем на год (а предприниматель во мне подсказывает: лучше даже на полгода!).

Технология DVD была практически готова за два десятилетия до массового сворачивания VHS-производств. Тем не менее, до сих пор во многих домах и на прилавках стоят видеомагнитофоны, продаются видеокассеты. Мотор-колесо Шкондина внедряют уже три пятилетки. И дело тут вовсе не в саботаже масонов-ретроградов. Множить примеры можно без конца. Важно поточнее определить, знаком чего они являются.

А пока запомним тревожную мысль: хотите что-то заработать, сделать успешный бизнес — держитесь как можно дальше от любых технических инноваций. Можно угробить жизнь и лишь из гроба узреть, как изобретённая вами гравицапа наконец-то пошла в серию.

А.Ч.: Тут легко впасть в противоположную крайность — объявить всех кулибиных опасными алхимиками…

С.Ч.: Опасность представляют не алхимики-ботаники, а рационализаторы и новаторы. Гениальный образ алхимика создан в 1983 году в фильме Овчарова «Небывальщина». Русский национальный характер там воплощён в троице: дурак, солдат и изобретатель. Изобретатель всё время творит в сарайчике новые поколения летательных аппаратов, раз за разом рушится в болото, его выпороли — а он опять колдовать к наковаленке… Он — чудак, а чудаки не опасны.

Но едва дилетант легализуется в качестве «рационализатора» — шерсть у окрестных собак становится дыбом.

Вспомню одну забытую историю советских времен, её мне рассказал непосредственный участник, крупный учёный-конструктор. В то время он руководил госкомиссией по расследованию авиационных аварий. Случилось так, что в первый же год эксплуатации почти одновременно разбились три новых большегрузных турбовинтовых «Антея». Остатки двух не нашли, а третий развалился над Пакистаном, в сухой пустынной местности. По нашей просьбе дружественное (тогда) пакистанское руководство построило цепью пару тысяч трудящихся и дало жёсткую инструкцию: прочёсывать полосу падения, собирать абсолютно все предметы, не характерные для пейзажа, и отмечать, где что лежало. Таким образом, удалось собрать все обломки разбившегося лайнера.

Аналитики, изучавшие телеметрию «чёрных ящиков», зарегистрировали три отказа перед самой катастрофой: пробой топливной магистрали, дренаж в канале со сжатым воздухом и замыкание в проводке. Кто-то из комиссии по расследованию аварии обратил внимание: все три отказа произошли одномоментно. Когда точки отказов нанесли на макет самолёта, выяснилось дополнительно, что все три находятся в одной плоскости. В ходе мозгового штурма догадались: она совпадает с плоскостью винтов… Оказалось, по непонятным причинам лопасть одного винта, найденная среди обломков, оторвалась и пробила борт самолёта.

Позднее комиссии удалось раскрыть тайну, почему лопасть оторвалась, хотя должна была отработать ещё несколько тысяч часов. Лопасти наших самолётов покрывали специальной лентой, пропитанной веществом, препятствующим обледенению. По регламенту для этого нужно было использовать специальный наматывающий станок, причём лента заранее подбиралась строго определенной длины и наматывалась под определенным углом, чтобы закончиться точно у основания лопасти. Но тут объявился рационализатор, решивший, что это слишком сложно и нетехнологично. В соответствии с двадцатирублёвым рацпредложением ленту стали просто сматывать с катушки и, дойдя до основания, отрезали ножичком. В результате в одном случае из десяти на поверхности винта образовывалась невидимая глазу микроцарапина. Но поскольку в этой точке нагрузки на металл огромные, то лопасть вместо тысяч часов отрабатывала сотни — и рвалась.

Это — типичный рационализатор, один из миллионов, чьи изобретения в соответствии с политикой партии централизованно ставились на учёт и принудительно внедрялись. Для общества рационализатор зачастую — убийца в прямом или косвенном смысле. Почти вся страна годами ела из эмалированных кастрюлек и мисок, от которых отлетала эмаль, и это пятнышко становилось источником отравления тяжелыми металлами…

А.Ч.: … по сей день кушает.

С.Ч.: Впрочем, как говорил мой учитель: что не полезно, то не опасно. Не будь убийц-изобретателей, не появились бы и многие ценные вещи. В принципе, и среди новаторов находятся светочи прогресса, чьи изобретения играют судьбоносную роль.

А.Ч.: А новатор — кто-то другой, отличный от изобретателя?

С.Ч.: Новатор круче. Он социально озабочен. Он идёт в партийную организацию, заводоуправление, ЖЭК, требуя жить по-новому и немедля внедрять новые приёмы труда токарей-карусельщиков, мотальщиц или травильщиц…

Новатор — вот кто доподлинно страшный человек. Он считает должным «внедрять достижения научно-технической революции» — так это называлось по-советски. При этом он ломает свою судьбу и судьбы близких, корёжит отлаженное производство, по факту пытается выковырять из тела общества целый жизненный уклад, сложившийся вокруг старой технологии.

А.Ч.: Проблема инноваций и инновационного развития — это в первую очередь проблема носителей специфического прогрессистского пафоса: ценой жертв уходить от старого — ветхого, нерационального, к новому — современному, лучшему.

С.Ч.: Без пафоса тут никак. Но без пафоса и дети не рождаются. Ведь первые 25 лет от ребенка одни заботы да расходы. Поэтому Всевышний и послал нам род социального безумия — пафос продолжения рода.

У Лема есть сюжет про препарат «отвратин». Герой, кто-то из предков Йона Тихого, счёл, что надо радикально развести акт зачатия — сознательное гражданственное деяние, жертву на алтарь общества — и сопутствующее ему никчёмное вожделение. Он изобрел средство, которое внушало отвращение к сексу, но при этом не прекращало действие детородных физиологических механизмов. Поскольку общество не спешило оценить инновацию, он подмешал «отвратин» в окрестные колодцы — и благодарные соседи забили его кольями.

Не ломитесь в окна замещения

А.Ч.: В нашем разговоре мне чудится культурный архаизм. Мы говорим об инновациях так, как говорили бы прогрессисты лет 50, а то и 100 назад. Притом что в реалиях сегодняшнего мира мы интуитивно чуем: «такое сейчас не носят». Я это особенно часто наблюдаю, когда быстрее грибов появляются разные комиссии по инновациям.

С.Ч.: Вроде бы я в стороне, но тоже наблюдаю внезапные обращения рыночных прагматиков в пламенных адептов инноваций. Это невероятнее, чем тотальный переход либералов в ряды фанатов планового хозяйства. Дело в том, что инновационная система хозяйствования сложнее плановой, а от рыночной отстоит ещё дальше. Для грамотного человека ожидание её прихода здесь и сейчас сродни ставке на массовый прилёт гуманоидов. Но то ли душа исстрадалась без веры, то ли сверху поступило указание дружно прозреть…

А.Ч.: Давайте расставим три названных экономики — рыночную, плановую и инновационную — по ранжиру.

С.Ч.: Тут немного другой ранжир. После эпохи обменных, рыночных экономик приходит новая эра хозяйственных систем, основанных на проектной деятельности. Первая из этих систем —предпринимательская, потом — корпоративная, и лишь затем может прийти черёд инновационной.

Зайду с обратной стороны. В чем проблема инноваций, почему они так медленно, с таким скрипом влезают в жизнь? Классики-обществоведы заметили, что реальный поток инноваций появляется и начинает проникать в хозяйство и в жизнь, как правило, во время войны — в период не просто фундаментальных несчастий, но ещё и прямого, смертельно опасного противостояния с врагом. В одной из статей для американской «Военной энциклопедии» Маркс заметил: почти все основные инновации, в том числе социальные и экономические, пришли в мирную жизнь из армии[1]. Даже зарплата как таковая в современном смысле слова появилась в римских легионах…

В последние годы много писали про «мотор-колесо» Шкондина. В ступицу велосипеда вставлен очень эффективный электродвигатель, в результате чего велосипед гоняет как сумасшедший. Я познакомился с похожим изобретением в 1992 году, его ко мне притащил «новорусский» банкир с Алтая — кандидат наук, очень интересный человек, давно живущий за океаном. Он был абсолютно уверен: так как экспериментальная модель уже есть, то через год миллионы таких велосипедов побегут по всем дорогам.

Не только года, но и двух не хватило для старта, банк разорился… В конце 1990-х предприниматель ещё с одним моим знакомым продолжили развивать проект в Штатах, даже убедили одного из кандидатов в президенты выдвинуть идею об оснащении этими велосипедами морпехов. И снова провал.

В проекте Шкондина дела развиваются по сходному сценарию: снова сменился инвестор, работает уже третья по счету международная команда менеджеров, пытаются производить велосипед в Индии, надеются продавать в Китае. Но по-прежнему венчурных денег не хватает, и проект висит на волоске.

В чем же дело? Польза от изобретения очевидна, перспективы замечательны… Что за могучая инопланетная сила 15 лет не позволяет сдвинуться с места?

На деле, ответ прост. Велосипед — часть живучей повседневности, на велосипедах ездят миллионы людей, они продаются в тысячах магазинов, производятся на сотнях предприятий — и всё это работает по прежней технологии. Те, кто трудятся на старых заводах, ездят на старых велосипедах, консервативны, боятся всего нового, не очень-то рвутся менять привычки. Во-вторых, что ещё важнее, вложения в старые велосипедные заводы, ещё не отбиты…

Словом, чтобы сделать новую технологию массовой, надо куда-то деть живущий по-старому огромный уклад и всех, кто с ним связан. Уничтожить? Но внедрение такой ценой не только социально неприемлемо, но и разорительно. Значит, надо дать ему либо медленно отступить с достоинством, либо умереть своей смертью вместе с поколением, то есть лет за 15-25.

«Внедряемость» инновации, подобно беременности, может наступить только на вполне определённой фазе цикла расширенного воспроизводства стоимости.

Когда те, кто вложились в предыдущую технологию, вернули деньги с прибылью, когда отработали и прошли пик карьеры обслуживающие её кадры, когда самортизировалось и стало морально устаревать оборудование, когда потянулись на пенсию адепты производимых на нём специфических благ — не раньше и не позже этого возникает окно замещения. Только теперь старая технология может быть вытеснена, причем, за её же счёт.

В это окно и надо успеть влезть. В противном случае «внедрение» налетает на стену. Приложив сверхусилия, «новаторы» могут, конечно, её проломить, но результат будет разрушителен. Попытки ускорить органичные процессы чреваты колоссальными издержками. «Раскрестьянивание» в России — лишь часть цены за мобилизационный переход к индустриальному техноукладу.

Заказное изобретение

С.Ч.: В США вроде бы создана куча финансовых институтов: бизнес-ангелы, бизнес-инкубаторы, венчурные фонды, которые облегчают прохождение раннего этапа инновационных разработок — от голой идеи до экспериментального образца. Но финансовый слой институтов — всего лишь один из пластов проблемы.

А.Ч.: Большая часть проектов, даже успешных, так и остается в качестве нишевых, экспериментальных.

С.Ч.: Да, в лучшем случае покупают ноу-хау или лицензию — и кладут в сейф, чтобы инноваторы до поры не мутили воду. Патенты лежат на полке и ждут, пока в каком-то из органов общественного тела, житейских укладов действительно наступает момент, когда старая технология уже отработала, устарела, всем надоела — т.е. прожила свой цикл, умирает. И вот тогда, если подоспеть и быстренько подсунуть обществу новую игрушку, у вас может появиться шанс…

Начинать надо вовсе не с изобретений и их насильственного «внедрения», а с противоположного конца: с систематического анализа отраслевых циклов расширенного воспроизводства стоимости, с мониторинга окон замещения — наступления периодов и формирования зон, когда и где уместны инновации.

Вместо того чтобы силами вице-премьеров сажать бизнесменов в кутузку по статье «за невнедрение», надо давать изобретателям точный социальный заказ в виде рамочных характеристик и параметров новых технологий. Например: в ближайшие два года будут уместны инновации в таком-то секторе легкой или пищевой промышленности; с учётом мировых трендов они должны поднять производительность единицы оборудования на столько-то, либо снизить энергопотребление, либо повысить планку экологических стандартов…

Насколько мне известно, это плодотворный путь. Как правило, либо быстро находятся уже готовые инновации с востребованными характеристиками, либо изобретатели оказываются способны, как ни странно, «совершить плановое открытие», используя методики типа АРИЗа. К тому же куда веселее изобретать нанотехнологии под конкретный госзаказ с бюджетом, а не колупаться с мензурками на чердаке.

О возможности заказных открытий — старинный фантастический рассказ Раймонда Джоунса «Уровень шума».

Самостийно, вне соцзаказа возникшие инновационные технологии, сколь бы вкусными они ни казались сами по себе, надо регистрировать и переводить в режим активного ожидания своего окна замещения с поддерживающим финансированием. Бедным инноваторам незачем зря слоняться по инстанциям, пусть лучше поездят в научные командировки.

«Внедрение» — попытка грубо изнасиловать социальный организм, при этом, как правило, внедренец нарывается на его защитные барьеры. Как тут не вспомнить ещё одного из незадачливых предков Йона Тихого: тот силился выпытать сокровенную тайну материи, дубася по ней молотком. Материя дала симметричный ответ.

Если завтра война

А.Ч.: Тема инновационного развития — один из навязчивых мифов и даже фобий. Но ведь инновации нужны обществу.

С.Ч.: Вернёмся к вопросу о «пафосе изобретательства». Есть несколько механизмов, побуждающих общество возиться с инновациями, несущими бюджетам лишь многолетние убытки.

Первый из них, социальный, назовём «Лишь бы не пили». Инновация — хороший способ отвлечь творцов от депрессий и горького пьянства, дав выход общечеловеческому рефлексу изобретательства.

Второй — идеологический. Идея в том, что Россия не только родина мамонтов, мы — страна наикрутейших инноваторов, наш Левша аглицкую блоху подковал. Поэтому изобретать престижно, патриотично. На каждом заводе учреждаем БРИЗ.

Третий механизм — оборонно-компетентный. Силовики и разведчики всегда интересовались инновациями, и если даже не могли их внедрить, то коллекционировали «на всякий случай», брали на учёт. Они понимали, что всякая инновация прямо или косвенно имеет оборонное значение.

А.Ч.: Давайте подробнее остановимся на ускорении инноваций во время войны, на функции армии как поставщика инноваций для гражданских сфер.

С.Ч.: Инновация сама по себе амбивалентна по отношению к добру и злу. Повторю: то, что не опасно, то не полезно. И если у инновации нет немедленного военного применения, это верный признак, что и предмета, похоже, нет.

Всякое изобретение состоит в том, что мы берём силу из природы и превращаем в свою. Огонь ведь тоже смертельно опасен — пока мы не начали жарить на нем пищу и обогревать жилище. Каменный топор, змеиный яд — та же двоякость… Понятно, почему военные и особисты тянутся к этому ящику Пандоры. Первые по долгу службы оценивают любой гаджет с точки зрения полезности либо для вооружений, либо для тыловых частей. Мясорубка? Годится для полевой кухни! Однажды я оказался в эпицентре катастрофы, когда в учебной части сломалась электрокартофелечистка — всего-навсего. В результате вся наша батарея от заката до рассвета чистила картошку.

Разведчики смотрят на дело по-своему: всякая инновация прямо или косвенно влияет на обороноспособность, и враги это тоже понимают. Вот почему надо приложить все силы, чтобы выкрасть у врага их изобретения и не дать врагу завладеть нашими. Первые два человека, которые радушно встречают изобретателя в цивилизованном обществе — контрразведчик и шпион.

Именно здесь инновации впервые попадают в поле зрения высокой государственной политики. Военный изобретатель, бди! Мы должны если не опередить супостата в специзобретательности, то по меньшей мере разгадать, что там злоумышляют в НИИ и КБ государств-изгоев (не путать с гоями). Даже врагов народа, не лишённых изобретательности, препровождают не на рудник, а в шарашку.

Поэтому — с подачи военных — государство склонно считать все изобретения и открытия своей собственностью. Увы, как распорядиться этой собственностью в мирное время, ему неведомо. Тут даже военное изобретательство — не сахар.

Вот на полигоне испытывают два новых танка. Один создан группой талантливого выскочки-изобретателя Иванова, другой — в КБ лауреата Ленинской, Сталинской, Ельцинской премий, дважды героя соц- и каптруда Петрова. Первый танк эффективнее, проворнее, стреляет дальше. Второй — привычнее, на него уже есть заказы, открыто финансирование. Какой победит? Понятно. А что нужно для того, чтобы победил Иванов? Как минимум, личное присутствие на полигоне однофамильца — вице-премьера.

Только во время войны, когда не до формальностей и на полигон ездят лично главнокомандующий и рейхсфюрер, у изобретателей Иванова и Рунге появляется хоть какой-то шанс. Да и то… помните тот бесхитростный способ, каким Штирлиц помешал довести «оружие возмездия» до лаборатории? Как рассказывали мне военные специалисты, с точки зрения технологии Германия не победила просто чудом. В последний год войны у них практически по всем видам вооружений были готовы к запуску в серию образцы нового поколения — и реактивный самолёт, и ракета Фау, каких не было ни у нас, ни у американцев. Но фюрер с подачи полковника Исаева отдал приказ: не рассматривать изобретения с циклом внедрения больше полугода.

Идея, будто можно что-то серьёзное «внедрить» силами завода, фирмы или даже крупной корпорации, в общем-то, несерьёзна. Абсолютно наивна мечта в мирное время, на чистой идеологии, издав пару указов и учредив тройку госкорпораций, вдруг произвести на свет инновационную экономику.

Потерянное поколение изобретателей

А.Ч.: Вернёмся к способности кризиса генерировать инновационное развитие. Переход одного качества в другое происходит через кризис — это уже стало общим местом. Естественный вывод: значит, чтобы перейти в это качество, кризис-таки нужно получить — или создать искусственно. Подход нетривиальный.

С.Ч.: На самом деле ничего нетривиального нет. Маргинальное обретается на границах. В этом смысле всякое изобретение только на дальнем пограничье мейнстрима и может внедряться. Потому что там уже и идентичность потеряна, и жизнь на грани смерти, амореи с гиксосами налетают из Заволжья на немецкий городок Екатериненштадт[2]

Небанальное в другом. Мирное и военное применение того же атома не симметричны в зеркалах абстрактного добра и зло. Добру недостаточно быть с кулаками. Взорвать бомбу гораздо легче, чем обуздать взрыв в контролируемой цепной реакции атомного реактора. В этом смысле изобретение гораздо проще вначале употребить для военных нужд. А уж потом для его «конверсии» требуются большие созидательные усилия. Поэтому инновационная экономика в мирное время — гораздо сложнее, чем развитие оружейной промышленности и науки во время войны. До сих пор удавалось только второе, только во время войны были прорывы.

Когда закончилась холодная война, кризис производства наступил не только в России. На Западе просел инновационный сектор экономики, питавшийся энергией гонки вооружений, технологического соперничества сверхдержав. Люди на Луну последний раз летали 35 лет назад, теперь туда и добираться-то не на чем. Большинство стартов обеспечивает ещё королёвский носитель начала 60-х. Даже фундаментальная наука пострадала вслед за прикладной. К примеру, остановился в развитии важнейший раздел новой математики — теория топосов Гротендика. Самые запредельные новые разделы математики, физики, химии всегда развивались если не в прямой, то в косвенной связи с оборонным заказом. С приостановкой гонки вооружений во всем мире произошла незаметная для обывателей деградация не только прикладной, но и фундаментальной науки.

И сегодня, сколько ни болтай по-русски об инновациях, во рту новее не станет. Ото всей этой новорусской маниловщины нанотехнологий не добавится ни на грош — хоть весь Стабфонд вывали налом. Впрочем, арсенал технологий разворовывания наверняка прирастёт изящными находками.


[1] Хочу напомнить, что статья под названием «К характеристике учения Маркса и Энгельса о значении идей в истории» принадлежит перу не Плеханова, а князя Евгения Трубецкого, и опубликована в сборнике «Проблемы идеализма» в 1902 году. Другие авторы — Булгаков, Бердяев, Струве — тоже были тогда марксистами. Проблема социальных инноваций, кстати, была по-настоящему поставлена в русле институционализма, основоположником которого всё чаще признают именно Маркса.

[2] Ныне город Маркс в Саратовской губернии

[fbcomments]

About Алексей Чадаев

Директор Института развития парламентаризма