Новое

Инновации-2

Разговор с С.Б.Чернышевым об инновациях — ч.2. Начало см.

Детская болезнь левшизны

А.Ч.: В том, как резво обсуждается сегодня проблема инноваций, мне часто видится «левшизм».

С.Ч.: Детская болезнь левшизны…

А.Ч.: Что я имею в виду. Прежде всего, блоху, подкованную без предварительного расчёта, с трудом волочащую копыта. А с другой стороны — попытку скостить несколько обязательных этапов развития и сэкономить на чём-то, на чём приличные люди не экономят.

С.Ч.: В России мы сильны в технической стороне, но у нас, мягко говоря, проблемы с социально-гуманитарной стороной прогресса.

Во время войны немцы поражались, как можно летать на наших самолётах. У немецких асов, условно говоря, были откидное кресло, подлокотники, вентилятор, наш же лётчик фактически сидел на двух железяках крест-накрест. Все было просто, примитивно — и гениально, часто бесчеловечно — но ужасно эффективно!

Вы знаете, почему наша «Луна-9» села на лунную поверхность раньше американских «Сервейеров»? Атмосферы-то там нет, парашют не выбросишь. Американцы делали систему автоматического погашения скорости до нулевой — а это сложно и дорого, требует бортового компьютера. У «Луны-9» посадочная скорость несколько десятков метров в секунду — значит, вся электроника вдрызг! Но наши придумали хитрую штуку: установили датчик, который срабатывал в нескольких метрах от поверхности и приводил в действие пиропатрон. Мгновенно баллончик со сжатым газом надувал огромный воздушный шар. Станция ударялась им о поверхность Луны, шарик медленно сдувался, а она на нём прыгала-прыгала-прыгала… Это лишь один из примеров технического идиотизма американцев и нашей сметливости.

Разные нации различаются способностями к разным типам инноваций. Американцы слабоумны в деле технических изобретений, за них это делают китайцы с индусами и славяне с Брайтон-бич. Мы — полные идиоты в сфере управления отношениями, в институциональной стороне инноваций

А.Ч.: Слушая Вас, вспоминаю конец 1980-х, когда окружающее пространство было завалено кастрюлями с суперпокрытием, произведёнными по конверсионным технологиям на оборонных заводах, до того выпускавших самолёты последнего поколения.

С.Ч.: Но и тогда людям надо было объяснить, зачем им покупать кастрюлю, которая стоит в пять раз дороже обычной.

В 90-е несколько раз, насмотревшись телерекламы, я покупал моторные масла с особыми присадками. Честно говоря, ни разу за рулём не заметил последствий. Для этого пришлось бы завести целую лабораторию и, эксплуатируя машину много лет, производить замеры степени износа. Точнее, необходимо иметь сразу две машины и, залив в них разные масла, одинаково эксплуатировать, только тогда и можно сравнивать… Короче, авторы рекламы вкупе с изобретателями грубо ошиблись адресом: изобретение адресовано не «чайникам», а собственникам автохозяйств, и рассчитано на долговременную инвестицию в программу снижения издержек.

Не надо только идеализировать американских инноваторов от менеджмента.

Не менее бредовая идея — будто на рынке можно купить услуги консалтинга или IT-технологов по совершенствованию фирмы. Но их покупатель в принципе не сможет узнать, то он купил или не то. Практически-то речь идёт о покупке альтернативного будущего, другой судьбы. Чтобы проверить, в плюс альтернатива или в минус, нужно как минимум иметь две абсолютно одинаковые фирмы, в одной внедрить новую технологию, а в другой — нет. И даже этого мало: если одна из них расцветёт, а другая загнётся — невозможно доказать, что главной причиной стала именно консультация/инновация. Это же не физика, где можно проводить эксперименты в вакууме. Так что для всех, кто покупается на услуги консультантов, эти расходы по сути неотличимы от гонораров целителям, снимающим порчу по фотографии…

Энергия, информация и стоимость

С.Ч.: Указания отлавливать и пороть бизнесменов, отказывающихся внедрять инновации — хороший способ покончить с бизнесом. Ведь инновации — вовсе не дело бизнесмена, с тем же успехом можно поручить их церкви или пенсионерам… Бизнесмен в инновациях не нуждается. Его дело — вложить деньги и получить прибыль, купить набор условий производства, а потом продать набор результатов производства таким образом, чтобы проданное покрыло затраты на купленное.

А.Ч.: Чьё же это дело?

С.Ч.: Дело в том, что между бизнесом и инновациями пролегает несколько этапов. Производительность любой производительной силы складывается из трех параметров:

  • мощности (отражает эффективность институтов производства);
  • регламентации (эффективность институтов распределения);
  • капитализации (эффективность институтов обмена).

Мера мощности — энергия. Мера регламентации — информация. Мера капитализации — стоимость.

Объявленная у нас игра в инновации предполагает, что мы ринемся заниматься наращиванием мощностей, не решив при этом ни проблемы организационной эффективности, ни проблемы экономичности обмена. Это магистральный путь к банкротству. К примеру, если мощность машин автопарка не соответствует уровню упорядоченности их совместной работы, парк разорится. Если низка капитализация — он не переживёт первый же кризис.

Внедрять инновационную экономику — значит, сразу прыгать на этаж мощности. Всякая инновация сводится к тому, что это более мощный метод выполнения прежней функции — либо за счёт появления новых функций, либо за счёт увеличения мощности старых. Но если мы не умеем для начала управлять стоимостью наших активов, бесполезно браться за управление корпоративной эффективностью. А если не умеем управлять регламентацией — бесполезно браться за управление мощностью. Очень простая пирамида. В современной России мы имеем дело с экономикой, в которой фундаментальная проблема управления капитализацией только-только начинает ставиться.

И тут приходят колхозники и говорят: давайте внедрим на нашей ферме антигравитацию. У нас нет антигравитационных подойников — оттого и скотина дохнет… Простите, они дохнут оттого, что пьяный пастух спит, и волки загоняют коров в болото.

Куда воткнуть инновации в национальной экономике, которая даже не пытается управлять капитализацией своих ресурсов? Гусары, встать, молчать! Об этом ни слова…

Этажи производительности

А.Ч.: С чего начинается инновационная экономика?

С.Ч.: Давайте заменим гидротурбины на более экономичные, эффективные и главное — мощные. Кто же против? Но для начала давайте хоть на что-нибудь заменим, потому что половина их находится за пределами нормативов износа и могут взорваться в любой момент. Что мешает их заменить, что раньше мешало? Не давали указаний? Нет, ребята, денег нет…

Всякая замена оборудования даже не на более мощное, а на точно такое же, но новое, требует гигантских денег. Откуда их взять? Ведь новая турбина окупается лет за 12-15. Недавно прочитал в «Эксперте»: несмотря на то, что у нас всё идёт в гору и бурно развивается, две трети производственных фондов в народном хозяйстве (а это материальное тело экономики) имеют возраст 16 лет и старше, то есть возникли ещё при советской власти. Именно эти давно отслужившие свой срок активы составляют залоговую стоимость, под которую только и можно взять кредит на инновации. Но залоговая стоимость выходит почти нулевая, а значит, и кредита не видать…

Стабфонда на инновационную экономику не хватит — в сравнении с масштабами необходимых затрат он составляет маковое зернышко! Это только кажется, что он большой — он крохотный! Всего несчастного Стабфонда едва ли хватит на переоснащение одной ОГК. Другое дело, что переоснащение, к примеру, энергетики дало бы сверхэффект, перекрывающий Стабфонд во много раз.

Итак, первый шаг к инновациям — ремонт того, что есть. Если мы не можем заменить наш «жигуль» на «мерседес», давайте хотя бы заменим его на точно такой же, но новый. Давайте сделаем хотя бы такой простой шаг, создадим, что ли, ведомство, которое бы автоматически заменяло отработавшие турбины. И при этом просчитаем экономику замены, чтобы старая турбина зарабатывала на свою замену.

В советское время эту проблему хотя бы пытались решать, пусть и очень грубым способом — через амортизационные отчисления. В амортизацию закладывались средства и на плановый ремонт, и на переоснащение. Другое дело, что реально денег не хватало, люди жульничали с отчислениями, сама попытка нормативно рассчитать стоимость не опиралась на науку. Но в принципе необходимость решать проблему осознавалась.

В 1985 году один из ведущих мыслителей ЦК, понимая, что СССР идёт к полному краху, вдруг сказал: на сегодня есть только два современных общества — Америка и Советский Союз. По своей функциональной структуре, по установкам, по проектности мы и вправду были современными. Возможно, с тех пор возникли и другие современные общества, я очень на это надеюсь, где-нибудь в Юго-Восточной Азии…

В Госплане СССР существовали департаменты, занимавшиеся нормативным управлением стоимостью — в соответствии с идеей, что всякая вещь чего-то стоит, что стоимость складывается из затрат, которые можно посчитать, что вещь эта должна приобретаться по соответствующей цене… Технология нормативного планирования начала разрабатываться ещё для ГОЭЛРО, затем в 1930-е годы под руководством Куйбышева. Во времена Косыгина не раз серьёзно модернизировалась. Более 70 лет люди интенсивно думали о том, как нормативно управлять стоимостью. Проблема в том, что нормативная стоимость социалистических активов не имела простого и понятного (как считается) критерия проверки, который обеспечивается фондовым рынком.

Это была советская попытка построить третий этаж постиндустриального общества, инновационную экономику, при отсутствии первого и второго (предпринимательского и корпоративного). Конечно, можно соорудить леса, опалубку, но эта опалубка должна выдерживать не только рабочих, но и вес третьего этажа. А потом каким-то образом под это здание, висящее на жердях, надо подсунуть первый и второй этажи. С тем типом производительных сил, которые тогда имелись, это была задача не только безнадёжная, но ещё и самоубийственная.

На уровне малых предпринимательских проектов, да ещё имеющих дело с устарелыми производственными фондами, нормативное управление стоимостью невозможно, обязательно должно существовать нечто типа рынка. Нереально снабдить каждый трофейный станок цифровыми датчиками типа АСКУЭ, системами учёта потребляемой воды, электричества, расходных материалов — все станки старые, разболтанные, и в этой разболтанности по-своему уникальные. Собственник, который не знает точно, сколько стоят такие производственные фонды, где производительность генератора зависит (из-за прецессии) от фаз Луны, может оценить их, только выставив акции на рынок. Ведь не оценишь — не продашь.

Почём нынче рынок

А.Ч.: Давайте разберёмся, сколько вообще надо рынка?

С.Ч.: Это зависит от того, в какой стране вы живете. Когда-то считалось, что надо отпустить силы рынка на волю и истреблять всех, кто препятствует их созидательному порыву. Но эти наивные времена, похоже, прошли. Сегодня надо очень конкретно смотреть, на какой стадии экономического развития находится страна, в каком окружении, какая задача решается.

Сейчас можно сказать только одно: в теле каждого современного общества обязан находиться некоторый слой, где решаются проблемы капитализации и по факту производится новая стоимость. В каком виде в теле современного общества должен существовать этот слой — отдельный вопрос, здесь начинается конкретика. Но где-то должна быть машина, систематически производящая стоимость — это точно.

Стоимость можно произвести двумя способами.

Либо её как-то (не желаем разбираться, как именно) должна производить «невидимая рука» рынка, невольными агентами которой являются деляги, умеющие только купить-продать. Де-факто они хотят купить подешевле, а продать подороже, но для общества это почему-то означает, что невидимая рука тайно подбивает их произвести добавленную стоимость, об этом не задумываясь.

Либо, — если с первым способом что-то не складывается, — должны быть первичные хозяйствующие субъекты, обученные и твёрдо понимающие, что они занимаются сознательным экономическим конструированием. В их распоряжении имеется набор неких активов, к которым они как-то получили доступ — в лесу нашли, временно заняли, прихватили как бесхозное, пока хозяин-лесник отлучился, получили по разнарядке в администрации — неважно. На склеивании этих активов в цепочку они должны «наварить» добавленную стоимость, часть которой могут оставить себе. Это мы называем предпринимательским укладом, который в этом смысле альтернативен рынку.

Если рыночный уклад в вашей истории случился — ваше счастье, в его питательной среде естественным образом произрастают проектировщики добавленной стоимости. А вот если уклада не было…

Сверхдержавы ряженых

С.Ч.: Впрочем, в свое время Штаты превратили свою историческую бедность в богатство. В стране была куча индейцев, но совсем не было лордов, пэров и благородных донов. Казалось бы, ужасно: как же без миледи, маркизы Помпадур и дворов Версаля? Одни бандюки, шерифы да неотесанные богатеи типа сэра Генри Баскервиля. Страна-новичок оказалась в ситуации, когда у неё в сердцевине не хватало огромного уклада. В результате тамошние хапуги построили себе самый прогрессивный капитализм, не отвлекаясь на борьбу с заговорами аристократии.

Нам больше повезло: у нас не хватает всего-навсего рынка. Ну что такое отсутствие рынка по сравнению с дырой на месте Средних веков, рыцарства, аристократии, родовых замков? Мы тоже можем превратить несчастье в счастье, если на месте «буржуйчиков», стихийно производящих общественное богатство в качестве побочного продукта, возникнет сразу сообщество предпринимателей, профессионально управляющих ростом капитализации.

Поэтому ваш вопрос про рынок распадается на два. Во-первых, сколько его надо? И во-вторых, где мы находимся, есть ли у нас время на то, чтобы заниматься этнографическими проектами и выращивать отсутствовавшие уклады в натуре? Те же американцы в логике наших «рыночных реформ» должны были бы заключить, что им позарез нужны князья да бояре made in USA, приватизировать земли аппачей в качестве родовых имений… Но мы и стали именно такими идиотами, когда пожелали заиметь у себя в натуре эпоху «первоначального накопления» с её конкретными героями. Наш «рынок» местами напоминает ряженых казаков, дико смотрящихся в постиндустриальном пейзаже с музейными нагайками, в фуражках а-ля рюс, с самодельными медалями на груди.

Настоящие российские предприниматели, в отличие от ряженых «бизнесменов», сознательно и цинично пытаются свинтить добавленную стоимость из всего, что попадает им в руки. А не сидеть и не ждать, когда по мановению рынка унесёт конъюнктурной волной их затраты и издержки и волной же принесёт выручку. Зачем ждать, когда все и так знают, как делается стоимость? А нужен для этого рынок — чёрт его знает, может, нужен, а может, нет…

Кстати, они нашли ещё одну замену рынку — рейдерскую. Зачем плясать ритуальные рыночные пляски, если нужно всего-навсего приобрести бизнес дёшево, а продать дорого? Зачем париться с закупкой средств и производством товаров? Лучше сразу захватить готовое плохо лежащее производство и продать.

Великий американский мыслитель Коуз написал в 1937 году одну из самых гениальных статей века, где задал вопрос: зачем фирма предпринимателю, если по законам рынка никаких фирм не должно быть, а все организационные, бухгалтерские и секретарские услуги по оптимальным ценам просто берутся на рынке? Рынок, тупо выслушав Коуза, спустя полвека вынужден был отстегнуть ему Нобелевскую премию и признать: да, получается, что фирма внутри себя устроена эффективнее рынка… А наши ребята, почесав репу, сказали: отлично, так давайте мы эти фирмы будем добывать «из природы» и в готовом виде продавать этому самому рынку.

В плане развития рейдерства мы оказались суперсовременным обществом, сразу попали на передний край глобального развития.

А.Ч.: Вот с какой стороны мы подошли к инновационной экономике…

С.Ч.: Это наше ноу-хау: лучше сразу украсть инновационную фирму или отбить её военным рейдом, чем долго и мучительно создавать.

Кто этот мощный старик?

А.Ч.: Напоследок вернёмся к слову «новатор». Новаторы — враги себе, родным и близким, своему заводу, региону…

С.Ч.: Кроме одного: они не враги только своему Отечеству. По большому счёту, судьба Отечества зависит от того, будет или не будет внедрена их инновация. Это правда. Всем остальным институтам, вплоть до института государства, они враждебны. Почему?

Давайте определим, кто субъект трех вышеупомянутых этажей.

Субъект этажа, на котором производится стоимость,предприниматель. Предприниматель — это псевдоним группы собственников, владеющих некими активами, которые без приложения сил предпринимателя дышат на ладан. Зато благодаря ему активы встраиваются в цепочку производства добавленной стоимости. Так что все в его услугах заинтересованы.

Субъектом, производящим регламентацию, является корпорация. Именно в корпорации возникают вопросы информационного обеспечения, рачительного расходования, взятия под контроль злоупотреблений, загрузки фондов, своевременного ремонта, оптимизации маршрутов, учёта и контроля и т.п. Поэтому современная предпринимательская корпорация может (с помощью IT) обеспечить эффективное распределение корпоративных ресурсов по потоку сосуществующих предпринимательских проектов, каждый из которых решает проблему роста стоимости активов.

Поскольку информационные технологии призваны посредничать между финансовыми и промышленными, при всей важности автономного значения они не имеют. Они должны обеспечивать отслеживание циклов воспроизводства стоимости и поиск «окон замещения» в различных отраслях и регионах. А с другой стороны — быть базами данных и поисковыми системами, сканирующими разнообразные промышленные технологии, лицензии, патенты. Логика построения IT отвечает логике функционирования и развития современных корпораций, управляющих потоком предпринимательских проектов. Традиционным бюрократическим корпорациям они нужны не больше, чем корове седло.

За исключением АСУТП информационные технологии сегодня, будучи оторваны от содержательного заказа с двух сторон, живут сами по себе и являются чистой нагрузкой на бюджет. «Внедрение SAP» — дорогостоящая дамская шляпка «чтобы было как у всех», строительство Великой китайской стены, разделяющей два пустых места.

Ну, а кто является субъектом инновационной экономики? Легко догадаться методом исключения. Начинается обратное воссоединение распавшегося на индивидуальные субъекты общества — как и предсказывал Дюркгейм. В инновациях заинтересовано только общество в целом, потому что инновация — то, что с одной стороны, для него опасно как смертельная болезнь, но с другой — единственное, что обеспечивает ему выживание и победу в войне. Первый, кто переболел и выздоровел, принимается глотать ресурсы окружающих. Мы не сможем уцелеть в окружении стран, владеющих пятым поколением истребителей, если у нас имеется только четвёртое. Советских разработок на пятое поколение ещё может хватить, на шестое же — уже нет.

Государство и инновация

С.Ч.: Для того чтобы появлялись инновации, необходимо растить, пестовать, воспитывать инноваторов. У нас уже давно никто их не воспитывает, не выращивает, никто даже не интересуется, как это сделать. Наверно, можно изменить миграционную политику: преимущественным правом переселения в нашу страну должны пользоваться инноваторы! Но с какого бодуна те станут ломиться из Соединённых Штатов или Китая — к нам? Боюсь, они приедут последними… Потому что там они в шоколаде, там на них работают бизнес-ангелы, венчурные фонды, бизнес-инкубаторы, особые инновационные зоны. А здесь что? Стабфонд?

Только общество в целом должно заставить своё государство работать с инноваторами. Только общество в целом может модернизировать для этого систему образования.

Поэтому когда об инновационной экономике говорит государственный чиновник, есть все основания ему не верить — разве что он выступает не как чиновник, а как гражданин либо как эксперт. Но тогда он так и должен сказать.

Чаще же это дешёвые игры: давайте закосим под инноваторов и спляшем предвыборный танец, изображая потёмкинскую инновационную деревню по маршруту следования начальства. К этому надо относиться с опаской. Нет уж, лучше давайте вложим денежки где-то на западе, по крайней мере трудовые 5 процентов надеемся получить — при десятипроцентной инфляции…

Если же вы хотите раздавать Стабфонд по проектам, тогда покажите нам, где проектный стандарт? Где корпоративный регламент конкурсного рассмотрения проектного потока? Где уполномоченные органы, рассматривающие и сертифицирующие проекты? Кто их уполномочил? На основании каких критериев они оценивают? Где гарантии? Где прозрачность, независимый совет директоров? Где инстанция, которая будет разруливать противоречия между проектами, носящие гораздо более острый характер, чем рыночная конкуренция?..

Когда будут ответы на все эти вопросы, тогда можно начинать дозировано, с осторожностью передавать в эту корпоративную инстанцию бюджетные средства. Иначе это игра «попилить суверенный фонд»: соберём уполномоченную комиссию, назначим туда чиновников, и те будут принимать «беспристрастные решения», кому на какой проект денег дать. А под проектом будет пониматься любая бумага, где в конце написано: деньги давай…

А.Ч.: Такого определения проекта я ещё не слышал.

С.Ч.: Но по факту так оно и есть. В конце — деньги давай, а в середине имитируются те или иные формы бизнес-плана и таблички из Project Management. Таких проектов наши многострадальные инвесторы навидались выше крыши.

Ограбить государство, решившее раздавать Стабфонд корпорациям, претендующим на «управление инновациями», — это будет покруче ограбления почтовых поездов, пострашнее приватизации. Со свистом всё достояние будущих поколений разойдется — только дай! Великий комбинатор говорил о маленьких детях, а мы — об инновациях, Остап — о Союзе меча и орала, мы — о Союзе «Проекты и инвесторы».

Коалиция пенсионеров, провинциальных прогрессистов, ушлых чиновников, недобитых изобретателей в сочетании с пионерами, бойскаутами и т.п. встанет под священное знамя инновационного общества. Под это дело можно раскассировать всё на свете, все стабфонды, экспроприировать корпорации с неправедно нажитым добром — оно ведь и вправду неправедно нажито, госмонополии, показывающие чудовищную неэффективность — они и вправду чудовищно неэффективны, отстают от польских в разы и от португальских — в десятки раз. А затем не просто раздать поровну трудящимся, нет, поступить гораздо прогрессивнее — раздать авторам проектов, в которых обязательно присутствует инновация, сертифицированная уполномоченной конторой.

На месте западных спецслужб я бы спонсировал российскую инновационную экономику. Предложил бы вложить в неё ещё и деньги МВФ. Лишь бы это внедрялось не у них, а у нас, в России…

Плюс капитализация всей страны…

А.Ч.: По нашему разговору получается, будто мы против инновационной экономики?

С.Ч.: Да нет, конечно! Мечтал бы дожить до светлых дней, когда у нас появится инновационный уклад, готов лечь костьми за это. Просто надо хорошенько разобраться, что требуется для его появления. Те же, кто сегодня говорит об инновационной экономике в России, не понимают, что при «лобовом» способе решения это практически безнадежная задача.

Изобретения нужнее всего не на этаже промышленном, и даже не на этаже информационном — там этих IT-технологий заготовлено впрок лет на 30, причем большая их часть никогда никому не пригодится.

Нужнее всего финансовые инновации, то есть современные технологии, инструменты, стандарты предпринимательских проектов, процессов управления производством добавленной стоимости.

В СССР главным дефицитом были подобные технологии и — что ещё важнее — легитимные субъекты, способные управлять стоимостью активов. В отсутствие таких субъектов и инструментов хозяйственный механизм строился как небоскрёб без первого этажа. В итоге он рухнул, на десятилетие упредив башни Всемирного торгового центра.

Та же проблема в новом обличии грозно высится перед нами и сегодня. Субъекты, более-менее умеющие управлять стоимостью активов, у нас есть. Но их деятельность (а равно и собственность) обретается, в основном, в серой зоне. К тому же, она имеет эзотерический, полукустарный характер. Если этот узел не будет развязан, в ту же яму рухнет и вновь воздвигаемая пирамида российских госкорпораций.

P.S. Проектность идёт на смену ликвидности

Позорно изнемогать от «нехватки инвестиций» в стране, битком набитой природными богатствами. Ещё Пацюк сказал кузнецу Вакуле: тому не нужно далеко ходить, у кого чёрт за плечами.

Нужны не доллары, а финансовые технологии и инструменты, которые позволят придавать нашим ресурсам и производственным фондам проектное, предпринимательское качество, обеспечивать «проектный обмен» будущими продуктами и услугами. И тогда неважно, кого из обменивающихся числить «инвестором» и какова физическая природа актива, который он намерен вложить в проект. Заведующий гидропрессом из театра Колумба простительно заблуждался. Инвестировать, как выяснилось, можно не только деньги, но и стулья, причём как вечером, так и утром. Осталось довести эту истину до нашего Минфина.

Проектность идёт на смену ликвидности. Предпринимателям предстоит капитализировать почву для завтрашних изобретателей.

[fbcomments]

About Алексей Чадаев

Директор Института развития парламентаризма