Синопсис-1 Синопсис-2 Синопсис-3
Сегодня «общим местом» является представление о том, что реальная политическая борьба в современной России отсутствует. Все усилия госагитпропа убедить публику в её наличии пропадают втуне. Сколь ни корми население зрелищем яростной публичной борьбы между Зюгановым, Мироновым, Грызловым и Жириновским, их ужимки и прыжки воспринимаются как дешёвая оперетка. Просто в силу неочевидности самого предмета борьбы.
Понятно ведь, что не только Зюгановы, но и Грызловы на самом деле ни на что не влияют и ничего не решают. Влияют и решают совсем другие люди. А сам процесс выработки и реализации решений происходит за кулисами, и проход в это пространство охраняется от профанов самым тщательным образом. И это большинством наших людей воспринимается вполне нормально: слишком велик ещё рефлекторный постперестроечный страх перед действительно публичной политикой, во всей её первобытной, хаотической разрушительной мощи. Кулисы, таким образом – не только фактор тайны, но и фактор элементарной безопасности.
Как этого удалось добиться? Прежде всего, давайте вспомним, как возникли сами эти кулисы. Они, конечно же, генетически восходят к политтехнологиям. В самом начале 90-х, в эпоху тотальной публичности как политики, так и бюрократии, самой первой именно теневой фигурой, появившейся в политпроцессе, была фигура специалиста по управлению избирательными кампаниями. Именно он перехватывает основные коммуникативные каналы, организуя информационные потоки таким образом, чтобы результатом политической коммуникации была победа его нанимателей на выборах. При этом его собственные отношения с нанимателями являются принципиально вынесенными за скобки публичной политики.
На тот момент, пожалуй, можно было поставить знак равенства между непубличной и нелегитимной политикой. Но именно поэтому политическое управление, осуществляемое из «серой зоны» непубличности, выигрывало по эффективности у всех легитимных форматов коммуникации. Это сродни преимуществу, которое имеют подводные лодки перед любыми надводными судами: их атака осуществляется из пространства, принципиально недоступного для противника.
Однако модель управления, основанная на политтехнологиях, всё равно была достаточно слабой. Во-первых, политтехнологи не были единой корпорацией: они работали на разных заказчиков и не имели никаких обязательств в отношении друг друга. Во-вторых, их коммуникативная власть была ограничена исключительно периодами предвыборных кампаний, по прошествии которых их клиенты оставались один на один с населением в ситуации полной невозможности нормально организовать чисто публичную коммуникацию. В-третьих, их коммуникативные системы строились ad hoc, под кампанию, и потому были сколь дорогими, сколь и маломощными.
Переворот (или, если хотите, «апгрейд»), случившийся в нулевых, состоит в следующем. Во-первых, политтехнолог остался только один (Сурков); остальные были или смяты, или выброшены с рынка, или перекуплены де-факто монополистом. Во-вторых, режим предвыборной кампании распространён на весь без исключения избирательный цикл: государство всё время действует в коммуникативной сфере так, как если бы выборы должны были состояться «в следующее воскресенье». В-третьих, под режим бесконечной кампании была выстроена регулярная система госагитпропа, состоящая из доминирующих центральных СМИ, правящей партии (выстроенной, по сути, как одна большая BTL-машина, с саттелитами в виде «молодёжных движений») и сети «мозговых центров» при АП, отвечающих за сбор и обработку сигналов «обратной связи», а также за выработку новых пропагандистских формул. Языком политтехнологий – медийка, «поле», аналитический и креативный отделы – плюс интегрирующий всё это в одно целое головной штаб в АП.
После того, как архитектура этой системы была выстроена, оказалась более невозможной никакая «политика» в том смысле, в котором её понимали в 90-х (тогда под этим словом имелась в виду борьба различных ФПГ за наиболее лакомые куски интенсивно распродаваемой родины, каковая борьба по негласному консенсусу борющихся групп декорировалась под многопартийную демократию «типо как на западе»). Да, политиков осталось много, и партий немало, и СМИ разного калибра – вагон и маленькая тележка… А вот политтехнолог (и, соответственно, его штаб) – в единственном числе. На бессрочном контракте у Первого Лица (оно же – опять-таки единственное).
Рудименты старой эпохи, конечно, кое-где сохранились – но как-то язык не поворачивается назвать «политтехнологами» свору жмейкерской обслуги, перебивающейся с хлеба на квас на копеечных подрядах. В.Данилов как-то рассказывал, что у него есть даже знакомый «бомж-имиджмейкер» — в обычной жизни он бухает и живёт в ночлежках, а когда контрактуется, снимает квартиру, одевает сравнительно чистую одежду, не пьёт и в целом неотличим от собратьев по ремеслу. В некотором смысле, это сегодняшний эталон; остальные просто ещё не успели осознать, что они ничем от него не отличаются.
Как бы там ни было, единственный способ «возвращения политики» — это создание позиции «второго политтехнолога». Второго — значит, как минимум, равномощного Суркову.