Сурков-2

К теме «второго политтехнолога».

Сурковская политическая машина является одновременно и субститутом публичной политики, и механизмом её блокирования. Этот факт давно осознан «борцами с режимом». Не до конца понимая, как именно эта железяка работает, они, тем не менее, неустанно атакуют именно её (а не её владельцев, скажем). Со стороны это выглядит в прямом смысле слова борьбой с ветряными мельницами, но тем яростней наши донкихоты скрежещут забралами.

Ошибка донкихотов – в допущении, что стоит машинку остановить и разобрать, как на её месте сама собой возникнет и расцветёт свобода и демократия. Это – космическая глупость, извиняемая разве тем, что некую важную часть мозга им отшибло ещё в перестройку, и с тех пор нейроны так и не были восстановлены. С демонтажом кремлёвских ветряных мельниц нас ожидает не возвращение политики, а опрокидывание в дополитический, доинституциональный хаос. Единственно возможным конечным продуктом которого может быть лишь новая инкарнация «Путина-избавителя», версия 2.0, улучшенная и дополненная. Можно, конечно, и такую себе поставить цель – но тогда надо прямо об этом сообщить и не дурить людям головы.

Если же вести речь именно о построении публичной политики – именно как системы формирования государственной власти, а не только обслуживания её коммуникаций с населением – то кремлёвская политпропагандистская машина нуждается не в демонтаже, а, напротив, в апгрейде и усилении. Но её главная слабость – монопольное положение; и единственный способ её усилить – создать ей качественную конкуренцию. Именно поэтому нужно думать не о том, как «сносить Суркова», а о том, как возможен «Сурков-2».

Беда в том, что эта задача является слишком многомерной. Скажем, она не решается ни созданием «второй партии власти» (как показал опыт «Справедливой России»), ни даже созданием второго центра власти верховной (как показал двухлетний опыт тандемократии). Более того, она не решается извне и/или с помощью каких-либо внешних сил: они просто не способны на развёртку столь сложных операций на чужом ландшафте (если этот ландшафт хоть чуточку порельефнее, чем голая — в институциональном смысле — украинская степь).

И тем не менее: можно иметь две (и более) партии власти, два (и более) телеканала, двух (и более) олигархов, две (и более) нефтяные госкомпании и даже двух (и более) «национальных лидеров» — но если политтехнолог по-прежнему один, политическая конкуренция остаётся имитационной.

Если идти этим путём, то конкурировать в конце концов придётся на всех тех полях, где действует политическая машина АП: аппаратном, медийном, финансовом, «силовом», интеллектуальном, партийном, на политической «улице» и в сфере НКО. В каких-то сферах акцент может быть больше, в каких-то меньше, но обозначиться придётся в каждой из них. Причём активность во всех этих сферах должна коррелировать и координироваться в ритме единого, целостного политического механизма.

На сегодняшний день трудно даже представить себе, что это может быть за субъект, каких он должен быть размеров и какими ресурсами должен обладать. Неясно, где он может их взять. Понятно одно: толчком к его формированию может быть только аппаратный раскол, а инициатором, соответственно – политически самоопределившаяся аппаратная группа. А ключевая сложность в том, что эта группа уже на этапе первоначального формирования должна отказаться от идеологии «победитель получает всё»; необходимо с самого начала конструировать себя как вторую, хотя и борющуюся с первой, но, тем не менее, кровно заинтересованную в её сохранении на поле.

Это – против всей византийской традиции подковёрных войн «на уничтожение». Неизвестно точно, есть ли сейчас в аппарате люди с таким типом мышления. Но, думаю, должны быть.