Синопсис-III. Апология государства

1. Читая Бакунина

Заявив в свое время понятие «Русской политической культуры», В.Ю.Сурков сильно рисковал. Думаю, на тот момент ни он сам, ни кто-либо еще не понимал, насколько сильно. Ибо, если говорить о русском культурном коде в части «понятия политического», неопровержимым является то, что

Государственная идеология в России возможна только в формате непрерывной самоапологии власти.

Я понял это, когда читал Бакунина. Его стоит читать хотя бы потому, что если и был от нас какой вклад в копилку именно мировой политической мысли, собственный, оригинальный политический концепт, теория (а не перепев каких-нибудь «немцев», будь то Гегель или Маркс), то это именно бакунинский анархизм.

И это не просто «символично», это — симптоматично. Несмотря на тысячелетнюю историю государственного существования, мы — культура, для которой идея государственности всегда была «чужой». Русскими глазами государство и сегодня видится навязанной извне, враждебной институцией. Сама необходимость которой всегда ставится под сомнение. И главным русским политическим вопросом всегда было не «кто виноват» и «что делать», а вопрос о том, можно ли обойтись как-то без этой враждебной нашей культуре надстройки. И остаться при этом цивилизованным, культурным народом, не скатиться в варварство и не подпасть под иноземное иго.

Варягов звали для того, чтобы защититься от внешних врагов и внутренних смут. Скрепя сердце согласились, что для этого надо бы завести монархическую государственность «как у всех». Но сама эта государственность до сих пор мыслится как имитация, как одна большая «потемкинская деревня»: «эти» делают вид, что нами правят, а «мы» делаем вид, что им подчиняемся. Но из всех возможных «прав человека» всерьез отстаивать готовы только одно: право на бунт.

По Бакунину выходит, что новоевропейская государственность как таковая, со всеми ее «ratio status» и «правом суверена», является продуктом борьбы германского и славянского начал за Европу, причем оно есть именно оружие победы «немецкой» Европы над славянской. Это государство — составленная из людей машина, главным назначением и смыслом существования которой является война. При этом оно может заниматься чем угодно — хоть дороги строить, хоть евреев жечь, но все это не более чем аспекты достижения военного господства. Собственно, разница между славянским и германским отношением к войне является то, что если для нас война — состояние принципиально ненормальное, катастрофическое, тогда как для «немцев» и создаваемых ими государственных машин война и есть абсолютная, предельная норма. Для нас война — повреждение миропорядка, для них — высшее его выражение.

У нас социальная жизнь — это мир (и мiръ). У них жизнь — это непрерывная, идущая то подспудно, то открыто война. Отсутствие боевых действий для них не есть отсутствие войны, но состояние подготовки к войне. Которое та же война, только в латентной стадии.

Если кто-то ведет против тебя войну, единственный способ самосохранения — это тоже начать вести войну против него. Взаимно признать друг друга врагами, как объясняет герр Шмит. Но войны выигрываются военными машинами, а наилучшей из таковых является государство. Русская сказка про то, что «народ вопреки Сталину победил фашизм», гроша ломаного не стоит: гитлеровскую военную машину победило именно сталинское государство. Но очень понятно и в высшей степени объяснимо сегодняшнее нутряное желание исключить задним числом этого «чужого» из числа победителей.

9 мая не случайно стало главным государствообразующим праздником — еще при Брежневе, но и до сих пор. Ситуация агрессии внешнего врага — это ситуация, которая автоматически снимает любые вопросы к собственной государственной надстройке. Все, кроме одного: «что я должен сделать, чтобы мы победили?»

Зримый и понятный враг, причем именно угрожающий твоей жизни и свободе — наиболее простой и дешевый способ апологии государства у нас. Для тех, у кого война — смысл существования, это не так критично: если нет врага, который нам угрожает, давайте тогда сами станем врагом кому-нибудь и будем ему угрожать. Но если — на уровне базовых культурных кодов — единственно справедливая война это война оборонительная, тогда отсутствие такого врага тут же автоматически ставит вопрос о роспуске государства.

Дело в том, что с любой другой задачей, кроме задачи войны, государство действительно справляется хуже, чем негосударственные формы самоорганизации. Церковь лучше поддерживает общественную мораль, частный производитель лучше организует производство, а частный купец (или частная компания) — торговлю. Отделенная от государства наука лучше и быстрее познаёт мир, а свободный художник всегда создает лучшие произведения искусства, нежели придворный. Даже право гораздо лучше функционирует как отдельная, самостоятельная от государства институция: независимый суд всегда справедливее суда управляемого.

Разумеется, это не означает, что государство вовсе неспособно ко всем этим видам деятельности. Главный ресурс, которым оно обладает всегда в большей степени, чем любая из «конкурирующих» инстанций — ресурс силовой; и это — огромное преимущество. Позволяющее, как минимум, директивно установить и навязать правила там, где «горизонтальное» согласование интересов по какой-либо причине невозможно. Однако это же по совместительству и есть главное ограничение: в пространстве государства любые насильственные решения более эффективны, чем ненасильственные. Собственно, любое ненасильственное действие власти — это просто действие, основанное не на насилии, а на угрозе насилием: «я спас девушку от изнасилования — я ее просто уговорил».

Медведевская «ненасильственная модернизация» — это обязательный шантаж тенью Сталина: «не послушаете меня — придет нарком Ежов и скажет «беги за мной», так что давайте-ка по-хорошему».

Собственно, контекст темы модернизации — наилучшая иллюстрация к вышесказанному.

Дело в том, что против модернизации публично никто особо не возражает. Вроде как все за, вроде как консенсус. Все, что лет пять назад называли вконец обессмыслившимся словом «развитие», теперь так же бодро называют обессмысливающимся на глазах словом «модернизация».

Но этот консенсус — обман зрения. В действительных целях модернизации сегодня не заинтересован никто. Две главных неформальных «партии» нашего времени — это партия «назад в нулевые» и партия «назад в девяностые»; и эти два лозунга описывают фактически весь наш идейно-политический спектр, включая и «несистемную оппозицию» в полном составе. Еще, правда, есть партия «назад в семидесятые» (КПРФ) и несколько мелких групп, зовущих еще куда-нибудь подальше назад. Насчет «Россия, вперед» — никто просто не в курсе: «вперед» — это куда?

Предваряя вопросы: да, я лично очень хотел бы, чтобы «Единая Россия» стала партией модернизации. Но для этого нам сначала нужно, во-первых, достроить себя как просто партию. А во-вторых, провести свою собственную критическую ревизию девяностых и нулевых, отказавшись по отношению к ним от привычных пропагандистских клише — как навязанных противниками, так и своих собственных. Понять, что мы хотим сохранить, а от чего необходимо отказаться — в обоих случаях. Без общих слов про «опору на традиции».

Но это, впрочем, в сторону.

Продолжение следует.