Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Есть такая апория: настаивать на модернизации, т.е. на возвращении в модерн, в эпоху царствующего постмодерна — это ретроградство. За ней скрывается другой, более серьезный тезис: делая ставку на гаджеты, интернеты и прочий бионанотех, Медведев выглядит старомодным: все это — мировая повестка конца 90-х, но не начала 10-х. Пойнт нашего времени — это финансы, а точнее — механизмы концентрации ресурсов на ключевых направлениях в эпоху тотальной дисперсии, усугубленной долговым кризисом.
Но долговой кризис — это как раз наша повестка того периода, когда мы были по уши в горбачевских и ельцинских долгах и со дня на день ждали окончательного дефолта. Как ни странно, избавившись от долговых обязательств, мы избавились и от интереса к себе со стороны других; ведь в сегодняшнем мире ваши долги — это чьи-то активы. Как результат — скатились на обочину мирового мейнстрима, в глуховатую провинциальность, спокойную и комфортную, но крайне обидную для вчерашних гегемонов полумира. «Они не хотят быть ведомыми, но роль ведущих могут разве что имитировать» — восклицают «Ведомости» о «кремлевских идеологах».
Идеологи, конечно, мыслят другими категориями: в их (нашем) представлении глобальный мир делится на тех, кто правит и тех, кого разводят. Как кроликов, да. Главная фишка айпада — не в том, что это мегакрутое технологическое решение, а в том, что это способ развести миллионы людей на покупку еще одного гаджета дополнительно к пяти уже имеющимся. Жен, любовниц и свиту идеологов уже давно развели на бутиковый обмен нефтедолларов на блестящие шмотки с яркими лэйбаками, дорогие итальянские для первой тысячи и дешевые китайские (но точно так же выглядящие) для миллионов; идеологи наблюдают это каждый день, приходя домой с работы, и тихо злятся, что не они стояли по ту сторону этого прилавка.
Но идеологов тоже развели: произвести одну шмотку — хватит занюханного заводика в хэйлунцзянской глуши; а вот продать ее миллионным тиражом — нужна мировая компания, которую не создашь и не купишь ни за какие деньги. Остается внутренний рынок, который и не рынок уже давно, а собственный хутор: из трех тратящихся рублей в нашей стране уже сейчас один бюджетный. Леша Навальный — сегодня главный промоутер этого всероссийского черкизона: если читать его сливочную не глазами сетевого хомячка, а глазами внешнего инвестора — тут не страна, а прямо-таки рай неструктурированного, но хорошо обеспеченного спроса.
Разгадка в том, что государство — дерьмовый инвестор. Ибо в случае госинвестиций дельта всегда отпиливается на этапе производства затрат, а не на этапе отбивки вложений. Ибо эта грядущая отбивка заранее анонсирована как res publica, т.е. как общественное благо; и частный интерес реализует себя по ту, а не по эту сторону процесса.
Но делегировать роль инвестора в частный сектор еще труднее, чем даже приватизировать собственность, ибо здесь уже речь идет о приватизации инициативы, а это похлеще будет. Гораздо легче контролировать процент отпила, нежели координировать табун инициативников. В первом случае ты по крайней мере можешь обозначить «пять направлений» и через это примерно понимать, куда в общем и целом пойдет процесс; во втором ты обречен на сугубо реактивную позицию.
Реактивная позиция недопустима, ибо монополия «суверена» на инициативу — один из важнейших пунктов де-факто сложившегося постперестроечного консенсуса: отдать ее кому-то — значит кинуть всех тех сограждан, кто доверил ее Путину 10 лет назад. Многие из резвых поставили на это кидалово — и уже проиграли, поняв, что их растопчут, как только обнаружат подвох. Но тут и есть формула нынешнего стратегического пата: система не справляется сама с несвойственными ей задачами и при этом не имеет возможности никому их делегировать. Стартер барахлит, и все, что остается — надеяться на ручной проворот с ключа.
Выбор стоит уже не между «ненасильственной» и «насильственной» модернизациями. «Модернизация» — это пароль для нового извода самоапологии государства: «мы нужны затем, чтобы управлять обновлением уклада. Да, у нас пока выходит хреново, но мы единственные, у кого хотя бы есть шанс».
Беда в том, что в отсутствие зримых образов этого нового уклада все остальные не в состоянии обнаружить в нем себя — а значит, по умолчанию подозревают себя в списке жертв транзита. Мифические русские бренсоны, которые изобретут новый гаджет и заработают на нем миллиард, воспринимаются аудиторией как гиксосы на закате эпохи пирамид.
Поэтому на словах у нас нет противников модернизации. А на деле — нет ни одного ее по-настоящему сильного союзника. Именно здесь — ключ к риторической слабости языка статьи «Россия, вперед».
Слабости, крайне опасной для жанра апологии.
Продолжение следует
