Новое

Язык есть бог

Поочередно, кусками, читаю Янгфельдта о Бродском и «Семантические универсалии» Вежбицкой. И вот что понимаю.

Ритмическая поэзия — наследие (или рудимент, как угодно) — дописьменной культуры. Ритм когда-то имел сугубо функциональное значение — простейшей мнемотехники. Положив слова на ритм, человек мог запомнить гораздо больше и быстрее. И когда требовалось передать информацию через пространство или время, а единственным доступным средством хранения и передачи была человеческая память, ритмический текст был идеальным решением. Строго говоря, и не могло быть никаких длинных «текстов», кроме стихов. В этом смысле стих — самая древняя и наиболее органическая форма памяти.

Проза порождается письменностью, которая снимает проблему запоминания, доверяя функцию памяти внешнему носителю — камню, глинобитной табличке, коже, бумаге. Разумеется, любой из объектов петросферы надёжнее как носитель данных, чем наши хрупкие нейроны. Но, как это всегда бывает с технологиями, модернизация уклада неизбежно означает редукцию высоких культурных форм, с ним связанных. Как, скажем, печатная машинка и компьютер сделали ненужной архаикой искусство каллиграфии (и связанные с ним вкусности, от эстетических до аутотренинговых), так шагом ранее сама письменность ослабила и редуцировала искусство поэзии, переместив её из категории «средств первой необходимости» в категорию «лакшери». И тут же вместе с недостатками этого крайне несовершенного способа хранения и передачи информации под угрозой исчезновения оказались и его достоинства — в частности, возможность передать «человеком» то, что не передашь никакими мёртвыми знаками. Но поэтический способ мировосприятия ценен сам по себе, как способ развития личности, созидания «другого» человека — и поэзия осталась в письменную эру, более того, продолжая порождать самые высокие образцы на новых, уже исходно «письменных» языках.

Ритм — средство настройки психики на определённое состояние. Слова древних языков явно адаптировались к ритмическим целям более, чем в наше время. Из курса истграма я вынес тоску по утраченным праиндоевропейским и праславянским фонетическим правилам — в частности, строгому чередованию согласных и гласных. Ещё в древнерусском 14-15 вв. две согласные подряд были делом крайне редким, а любое слово оканчивалось на гласный (ъ звучал как краткое о). То же до сих пор и в современном китайском. Понятно, что это не из-за любви к звуковой эстетике, а по сугубо функциональным причинам — там, где доминируют неписьменные формы хранения и передачи информации, язык должен быть максимально мелодичен. Даже в ущерб краткости. И с другой стороны — иврит, один из наиболее древних письменных языков, с гласными откровенно воюет, исторгая их не только из письма, но и подчас из устной речи. То же и арабский, но чуть менее радикально.

Мне очень нравится метод Вежбицкой, которая на оттенках значений сходных слов в разных языках показывает различия культур. Оденовские стихи, процитированные в книге о Бродском —

Time that is intolerant

Of the brave and innocent

And indifferent in a week

To a beautiful physique,

Worships language and forgives

Everyone by whom it lives;

Pardons cowardice, conceit,

Lays its honours at their feet.

…в контексте метода Вежбицкой обретают интересный, прикладной, если угодно, смысл. Мы многое знаем о событиях прошлого, но крайне убогое и косвенное представление имеем о внутреннем мире людей, живших в другие эпохи. Многие исторические события выглядят просто необъяснимыми из современной логики; а смотреть на людей ХХ века, резвящихся на экране в шкурах или рыцарских доспехах в исторических постановках, невозможно — слишком уж громко кричит «не верю!» внутренний Станиславский.

А вот язык — даёт такое представление. Он сам оказывается средством преодоления времени, в чём-то даже более надёжным, чем созданные с его помощью памятники. Он начинает работать как та первичная, дописьменная поэзия — способ донести до слушателя то, что знаками не передашь. Ритм.

Компьютерный век на втором ходу окажется веком деградации человеческой памяти — за ненужностью, ибо теперь всегда есть где посмотреть. Но вместе с памятью человек утрачивает и свободу, становясь волей-неволей приставкой к терминалу. Единственный способ сохранить себя тем, кто этого хочет — учить наизусть хорошие стихи.

[fbcomments]

About Алексей Чадаев

Директор Института развития парламентаризма