Россия после Путина

Моя развернутая рецензия к последней книжке Стиглица про неравенство внезапно получила достаточно широкий отклик — только перепечаток насчитал пять штук. Не говоря про полемику в куче мест.

Отвечая на отклики — несколько пояснений. Я не претендую на какие-то миропотрясающие открытия в области, в которой, разумеется, являюсь дилетантом. Конечная цель этого торопливого погружения в контекст нынешних (предвыборных, если уж называть вещи своими именами) американских дискуссий об экономической политике — найти подход к нашим, отечественным козлам и капустам.

Итак, постановка проблемы. По состоянию на 2011 год у нас — на уровне common sense — было как бы «настоящее» по фамилии Путин и как бы «будущее» по фамилии Медведев. Настоящее — это постперестроечная сырьевая экономика с масштабным госучастием, патернализмом, растущей «социалкой» и всеми сопутствующими издержками — как то: раздутая бюрократия, коррупция, имитационно-декоративная политсистема, международная полуизоляция и прочие недостатки Petroleum State. Будущее — это типа новые отрасли экономики (с более высокими производительностью труда и добавленной стоимостью), массовый и постоянно растущий городской средний класс, современный (читай — западный) стандарт жизни (т.е.потребления), и — само собой — реальная многопартийность, конкурентная политика, честные выборы, свободные медиа и прочие пироги.

Собственно, то, что вся эта конструкция не имеет ничего общего с действительностью, мне было вполне очевидно уже и тогда. Однако, к моему изумлению, она гениально сработала в выборной кампании 2011-12: когда в сентябре состоялась «рокировка», стандартной эмоцией (ловившейся на всех фокус-группах) было удивление-разочарование: как же так, все же было понятно — мы шли из точки А в точку Б, а теперь, эээ, куда?

А дальше, зимой, пришли «рассерженные горожане». На тот момент (декабрь) «образ будущего» персонально от Медведева уже отклеился, но в содержательной своей части не изменился: чувакам казалось, что они в своем праве, т.к. всего лишь возвращают «режим» на предписанный магистральный путь, с которого тот, то ли по раздолбайству, то ли по злому умыслу, принялся нагло соскакивать.

При этом само «правильное» направление движения, как таковое, никто даже и не пытался оспаривать — что характерно, ни с одной из сторон! Как-то так получилось, что именно этот вопрос остался в зоне табу, умолчания: пока на проспекте Сахарова вещал Кудрин, в Белом Доме обсиживался такой же точно Кудрин по фамилии Силуанов. И вся «agenda» между «властью» и «оппозицией», таким образом, свелась к вопросам о том, кто у кого сколько украл и кто кому почем продался.

Иными словами, на языке жестких определений: оппозиция — была, альтернативы — не было.

Со стороны это все кажется какой-то дикостью: мы стремительно и неотвратимо интегрируемся в мировую экономику, которая столь же стремительно и неотвратимо идет вразнос (и об этом во весь голос говорят не какие-то заштатные нострадамусы, а все без исключения ее капитаны), а все содержание нашей политики — это спор деревянных буратин от «власти» с фарфоровыми мальвинами от «оппозиции» о пользе мытья рук. До посинения обсуждается процедура выборов в Госдуму, влияние которой на реальный политический и экономический курс даже в 90-е было нулевым, при этом самое важное — собственно курс — вообще никем не ставится под вопрос.

Что до меня, то еще когда в узком кругу обсуждались будущие положения ныне наглухо забытой статьи Медведева «Россия, вперед», мне окончательно стало ясно, что господствующая гайдаровская церковь на глазах тонет в трясине безблагодатности. Ее догматика более не объясняет происходящего в современном мире — и, следовательно, не может быть руководством к действию. Однако на всех без исключения ее публичных оппонентах, претендующих именно на интеллектуальную критику курса, зримо лежит клеймо безнадежной маргинальности, чтоб не сказать сектантства. Нигде во внешнем мире их словам нельзя было найти точки опоры; их святое причастие — плесень и липовый мед, черпаемые дюралевыми ложками из гроба дедушки Лукича.

Но я не верю в байки про «инновационную экономику» и прочие институты-инфраструктуры. Мне кажется сомнительной и непродуманной идея реиндустриализации России с опорой на транснациональные компании. Я не верю в чудесные возможности и перспективы «малого и среднего» бизнеса. Тем более не верю в то, что волшебным ключом во все эти райские палестины являются т.н. «честные выборы» и «политическая конкуренция». И основание моего неверия — факты: то, что происходит сейчас во внешнем мире, то, я каждый день читаю в передовицах мировых СМИ, на сайтах информагентств, в предвыборных баталиях политиков и в книгах лучших умов сегодняшнего Запада.

Я пока очень мало понимаю про то, «как можно по-другому». Все, что я делаю сейчас — это пытаюсь расширить границы этого понимания насколько возможно. Как минимум, крайне важно поставить правильные диагнозы. По-прежнему верным остается рецепт профессора Преображенского: не читать перед обедом советских газет. И после обеда тоже. Мы — уже довольно давно часть мировой системы, и ключ к нашим проблемам находится именно там; а значит, и разбираться надо в первую очередь с тем, что происходит там — и лишь потом с тем, как это отражается здесь.

Если угодно, можно назвать это спецпроектом «Россия после Путина». Но дело, повторяю, не в нем, он — всего лишь наше настоящее. Сейчас у нас есть вполне себе предметное, «данное в ощущениях» настоящее — и липовое, несостоятельное, фальшивое будущее. И, по большому счету, это и есть проблема.