Case studies

Завершил сегодня свой курс «Политэкономия города» в РАНХиГСе. В качестве практического кейса разобрал со студентами пассаж Суркова про Сколково из интервью Ведомостям:

— Наверняка на форуме будут говорить и о «Сколково», где для инноваторов создаются особые условия. На днях вы раскритиковали планы строительства двух самых больших объектов в иннограде. Почему?

— Я никого не критиковал. Просто предложил другой подход. Изначально было два варианта. Один проект архитектурной концепции — «городской»: широкие пространства, огромные здания. А второй — «деревенский» проект: не очень большие дома, более уютное пространство. Мы склонились к последнему. Ведь в Сколкове будет не так много населения — несколько тысяч человек. Естественно, возник вопрос, каким должен быть центр города — где люди встречаются, общаются, что-то наподобие marketplace, рыночной площади. В том числе предлагались и такие мегаобъекты. Это были не столько полезные для нашего центра и его целей постройки, сколько амбиции архитекторов, которые надеялись, что государство захочет воздвигнуть нечто монументальное. Но я считаю, что нужно сначала что-то сделать, а уже потом ставить монументы в честь достижений. Эти большие объекты выпадали бы из контекста «Сколково» и скорее подавляли, а не создавали среду, которая свойственна местам, где людям комфортно жить и творить.

Собственно, этот пассаж — идеальная иллюстрация к лекции про роль пространственной формы города в формировании городской среды. Сурков рассуждает как барин с Рублевки, для которого зона комфорта расположена преимущественно внутри периметра его собственного поместья — с семьей, детьми, водителями, охраной и специальными таджиками для починки крыш и ремонта текущих труб. Рублевка — это по структуре деревня, даром что для сверхбогатых. Главный признак — практически полное отсутствие свободных общественных пространств, «агоры» в какой бы то ни было форме — по сути, единственным таким пространством оказывается сама рублево-успенская трасса, где обитатели встречаются глазами друг с другом, сидя в своих авто. Нет, там, конечно, есть и моллы, и клубы, и всяко-разно, но это — пространства с принципиально ограниченным набором поведенческих сценариев.

Логику работы городского пространства я объяснял по-деборовски — через понятие «ситуации». Основная идея — специализация и интенсификация труда в городе создает принципиальную возможность появления у человека, горожанина, необходимых ресурсов времени для невынужденных действий — проще говоря, возможности пойти туда, куда хочется и делать то, что хочется (вместо того, чтобы идти туда, куда надо и делать то, что нужно/положено и т.п.). Именно из невынужденных действий проистекают, в конечном итоге, невынужденные/нешаблонные ходы мышления — та самая «свобода мысли», столь необходимая для интеллектуального творчества. Пространственная же задача сводится к тому, чтобы создать набор мест такого невынужденного времяпрепровождения. Причем принципиально, чтобы это не были места уединения/одиночества — не грот отшельника, а площадь/парк/бульвар/форум: место, где люди встречаются, общаются, смотрят друг на друга, вместе проводят время. Место, где возможен «диалог» в том смысле, в котором мы его знаем из философии — от Сократа до Хабермаса включительно.

Гений-затворник, творящий в одиночестве — единственно понятная Суркову модель интеллектуальной работы: никакой другой в своей жизни он попросту никогда не видел. Комфорт для него — это в первую очередь бытовой комфорт, «свежая клубника на столе». В плотной, насыщенной интеллектуальной среде кампуса/клуба/проектной команды он сроду не был и не представляет себе, что это такое и как это работает. Силиконовая долина, как он ее может увидеть — это набор индивидуальных домиков и офисов, соединенных автодорогами; примерно так же, как видели аэропорт аборигены в известном анекдоте про карго-культ. Идея пространственного решения «инновационного центра» для него не более чем сфера реализации чьих-то «архитектурных амбиций», а не практическая проектная задача, имеющая свой, веками (в мировой архитектуре) отработанный инструментарий и теоретическую базу.

В интервью много еще всякого, что «режет глаз»; чего стоит одно только заявление, что «план — не догма». Вообще-то слом принятого плана — это кризис, проблемная точка в реализации любого крупного проекта; ломая план в ключевой точке, ты, как минимум, должен иметь ясное представление о том, как выглядит новый план, в версии 2.0. Привычная, отработанная за многие годы работы в АП схема действий по принципу «куда кривая вывезет» годна, наверное, для политтехнолога (и то еще вопрос), но для государственного управленца это «садись, двойка».

Короче, не дается ему новое амплуа. Несмотря даже на модный красный галстук.