Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Тезисы к следующему собранию философского кружка New Cave, которое состоится во вторник. Тема собрания — «Русская литература vs. Тексты Прямого Действия». Автор тезисов — Виктор Осипов.
«Безысходность и русское слово»
Великая русская литература, в своих лучших образцах, транслирует безысходность. Она передает такие способы жить и смотреть на мир, которые не лечат, а усугубляют хроническую российскую депрессию. Перестать быть русским – вылечиться от этой душевной болезни. Любой взгляд на мир обусловлен. Взгляд русских обусловлен тем, что они – русские. Русские — люди, говорящие на русском языке, на котором написана и пишется русская литература. Стать философом – означает стать свободным, выйти за пределы обусловленности, в том числе и языком. Русские философы – не философы, пока они говорят на языке русской безысходности. Но освободиться от русского – это не просто означает стать свободным, это еще означает стать здоровым, избавиться от власти застарелой депрессии, которую в свое время выразили и усилили слова протопопа Аввакума «выпросил у Бога светлую Русь сотона».
«Русская жизнь» столь же создана русской литературой, сколь и отображена в ней. Уже невозможно сказать, что в чем отражается – жизнь в искусстве или искусство в жизни. Искусство и жизнь – две производные от самой сути русского – русского слова или русского языка с его ценностями правды, судьбы и тоски. Но и сам язык, правящий жизнью и мыслью, создан ведь и удерживается литературой.
Литература делает русских великими. Литература делает русских несчастными. Делает, предоставляя оптику безысходности, оптику страдания, оптику тоски. Быть несчастным частью удобно, частью модно. Россия предлагает миру модели страдания. Быть несчастным – это так по-русски. Величие России в величии и красоте ее несчастья, в степени ее безысходности. От несчастного романа Онегина и Татьяны до архипелага ГУЛАГ (хоть в кавычках, хоть без кавычек) – не такая уж длинная дорога. Дорога через Достоевского, через Чехова, через Блока.
Несчастные люди учат других быть несчастными. Великие несчастные люди делают несчастье как бы красивым, как бы привлекательным, как бы даже достойным. Но несчастьем кормится дьявол. Бог – это счастье, и он хочет соединяться с нами, а не отстраняться от нас.
И русский шансон, играющий в провинциальных такси – это пусть и незаконнорожденное дитя великой русской литературы и великого русского языка, доводящий порожденные ими схемы безысходности до почти платоновской идеальности.
Избавиться от русского – вылечить депрессию. Но как лечат депрессию? Предлагая образ будущего и способы движения к нему. В момент принятия человеком (обществом) такого образа безысходность прекращается, появляется свет где-то впереди, жизнь неуловимо, но явственно меняется. На картинке глаз видит уже не старуху, а прекрасную девушку.
Роман Чернышевского «Что делать?» вдохновил множество людей, сделал их жизнь осмысленной. Роман и сейчас вдохновляет. Он является ярким примером «текста прямого действия» — текста, который является лекарством от депрессии. Общим местом при этом стало говорить о его литературной слабости и фыркать. Но это и понятно Хороший русский язык – это и есть воплощенная депрессия. Преодолевать власть языка можно только «плохим языком», языком, в котором внимание намеренно переводится с формы на содержание. Известно ведь, что любой артхаусный фильм – это горькая притча о безысходности человеческого существования. А чем отличается артхаус? Особым вниманием к форме.
Вся советская литература выросла из Чернышевского. Она ставила задачу вдохновлять, ставила задачу воспитывать, особенно в детских книгах. Здесь место для скандального высказывания. Цензура как средство борьбы со свободой слова – это одно из средств преодоления депрессии. Вырваться из русской тоски, продолжая использовать русский язык, почти невозможно. Но в этом «почти» — и Чернышевский, и «Незнайка на Луне», и Стругацкие. Их не станешь читать ради удовольствия от слова, но они лечат депрессию, а Бунин и Чехов – только усугубляют.
