Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Я уже писал в тезисах, что именно скотоводческий уклад привел к «патриархатной революции» — замене рода, основанного на наследовании по женской линии, на патриархальную семью с наследованием по мужской. У Энгельса в «Происхождении семьи…» эта тема освещена довольно подробно. Добавим к тому, что он написал, еще и то, что можно прочесть в любой книге об истории денег — «capita», от которой происходит слово «капитал», буквально означает голову скота. Иными словами, и (мужскую) семью, и частную собственность, и, в пределе, монархическое государство породило именно скотоводство, перевернувшее взаимные роли мужчины и женщины в пользу мужчины. Надо ли говорить, что тогда же имела место и религиозная революция — смену Богини-Матери как верховного божества на Бога-Отца в этой роли: «и воззвал Бог к Аврааму, говоря…»
Тут дело в том, что скот — это немного другая собственность, чем, скажем, дом, земля или какие-то предметы. Скот надо пасти. Искать ему пастбища, охранять от хищников и двуногих захватчиков, следить за его размножением — ну и, не в последнюю очередь, «резать или стричь». Пастушеский жезл — более древний и однозначный символ мужской власти, чем даже оружие. Отношения со скотом — это отношения господства над живыми существами, основанные на силе. Даже в христианстве есть образ Доброго Пастыря — но ведь, строго говоря, пастырь, какой ни есть «добрый» — это как раз тот, кто стрижет и режет. Как бы там ни было, есть некоторое количество живых существ, за жизнь и смерть которых ты берешь на себя полную ответственность — и которые в совокупности одновременно составляют основу твоей силы и могущества. Кроме того, как справедливо указывает Энгельс, скотоводство довольно быстро порождает и рабство: когда стада множатся, и следить за ними одному человеку все труднее, лишние рабочие руки становятся необходимыми: и тогда захваченных врагов можно не убивать как лишние рты, а брать к себе на правах такого же точно «скота», только двуногого.
Понятная русская схема «видеть-ведать-водить-владеть», описывающая четыре основных компетенции «пастыря»: наблюдателя, «знающего», лидера (ведущего) и хозяина (господина жизни и смерти). Понятно, что это одна из первых принципиально «неестественных», внеприродных форм отношений — хищник, охотящийся на копытных, это нечто другое, чем тот, кто сам занимается увеличением их числа, отбирая себе лучших на еду.
С корнем «водить» есть два важных русских глагола: «заводить» и «разводить». Первый породил странное и непереводимое по большому счету слово «завод», обозначающее нечто однажды учрежденное и с тех пор работающее в соответствии с первичной задачей. Factory или fabrique отсылает нас к производству как таковому, тогда как «завод» — к первоначальной идее основателя. С «разводить» еще хлеще: это, к примеру, одновременно и «помещать на большем удалении друг от друга», и «содействовать размножению», и «обманывать». Кстати, слово «народ» изначально также восходит к отглагольному существительному, означавшему прирост поголовья скота за определенный промежуток времени; позже его точно так же начали применять и по отношению к приросту числа людей: «народ за прошлое лето».
То, что римское divide et impera в переводе на современный русский означает, конечно же, «разводи и рули», не представляет сомнений. Но вовсе не случайно — и далеко не только у нас — немногочисленные скотоводческие племена могли легко захватывать огромные густонаселенные территории, создавать империи и подчинять себе много превосходящие их по числу жителей города. Инстинкт власти у них буквально в крови — в том смысле, в котором сын перенимает у отца искусство обращения со скотом именно как искусство силы и власти, основанной на воле.
В любом другом укладе выращивать в человеке «хозяина», «господина» — труднее. Земля, скажем, это вовсе не то, над чем можно «господствовать»: это такая «мать кормящая», которая требует много труда, да еще и без гарантии результата. Рыба — еще более капризная, «фартовая» история — может прийти в сеть или на крючок, а может и нет — но в любом случае ты не господин положения. Охота развивает инстинкт хищника, азарт, лучшие физические качества — но не дает власти над жертвой: дикий зверь умирает свободным. О собирательстве и речи нет — тяжкий труд, не более того.
