Послесловие к первому выездному собранию кружка New Cave в Грозном
1. Собирать философский клуб в Грозном было правильной идеей — в первую очередь, с пространственной точки зрения. Оказалось очень легко найти правильное, точное во всех смыслах место: 34-й этаж небоскреба-гостиницы в Грозный-сити, прямо под стеклянным куполом, с видом на огромную, ярко освещенную мечеть, площадь и уходящий вдаль проспект. Семеро участников, среди которых — архитектор, историк, философ, дизайнер, богослов… все это вместе создало ровно то необходимое напряжение интеллектуальной среды, которое так значимо в ходе разговора.
2. Заявив тему мужского и женского способов освоения пространства, мы оказались поначалу отчасти в плену собственно «пространственной» проблематики. Город Грозный производит впечатление именно как творимая буквально на глазах пространственная форма — но творимая по преимуществу из заимствованных образцов. Неудивительно, что разговор о городских проблемах как таковых довольно быстро свелся к попыткам применить при анализе набор уже известных шаблонов, «урбанистики» в том виде, как она дана нам в модных первоисточниках. Однако именно здесь и состоялся самый интересный поворот — к теме предназначения города, если угодно, прикладной метафизики «городского».
3. Когда Юстиниан строил Софию Константинопольскую — прототип, к которому восходят как синановские мечети, так и, опосредованно через них, большая мечеть имени А.Кадырова, что это было — «урбанистика»? «Архитектура»? Или это было действие на каком-то другом, более высоком и значимом уровне работы с пространством?
4. Речь вот о чем. Западная урбанистика, со всеми ее безбарьерными средами, велодорожками и публичными пространствами, адресует не только к географическим, но и к социальным архетипам западного же мегаполиса. Логика конструкции «исторический центр» (для туристов) — деловой центр (для бизнеса) — административный комплекс (для госучреждений) — публичные здания (для учреждений культуры) — общественные пространства (для массового досуга) — торговые центры (для шоппинга) — жилой сектор (для населения) — не более чем пространственное выражение определенного типа социальности. Любая другая в ней немедленно обнаруживает себя в некомфортной, ментально чужой среде.
Скажем, для чеченской семьи важна возможность организовать большое семейное мероприятие, собрав на него как можно больше родственников. Понятно, что типовая квартира в советской многоэтажке для этого в принципе не предназначена, и те, кто живут в таких квартирах, воспринимают это жилье как временное, нужное только до тех пор, пока не появится материальная возможность построить свой дом — с широким навесом и всем остальным, ценным для желаемого уклада. Но доминирование одноэтажного «частного сектора» — смерть для городской среды: для идущего по улице пешехода такая территория выглядит как бесконечный глухой забор с изредка встречающимися в нем глухими же дверьми и воротами. Более того: сам город — об этом говорили грозненские участники разговора — чаще всего тоже воспринимается как место некоего «временного» местопребывания. Реальным центром городской жизни — постоянно заполненным людьми, насыщенным интенсивной жизнью — является даже сегодня разве что городской рынок, этакий город-в-городе, со своими улицами, своими завсегдатаями и своей особой атмосферой. Он же, по совместительству, и единственное интенсивно используемое пешеходное пространство — в отличие, к примеру, от скверов, бульваров и даже парков. Хотя, скажем, небольшой городской парк развлечений, открывшийся совсем недавно, также заполнен людьми — это связано с тем, что в городе вообще очень много детей.
5. Все эти частности важны для иллюстрации основного тезиса: у города должна быть миссия. Когда ее нет, его развитие обречено копировать шаблоны внешнего прототипа, таковой миссией обладающего — и дальше, лучше или хуже, такие шаблоны приживаются, но в любом случае место будет «вторичным», несамостоятельным с цивилизационно-культурной — а, значит, и неинтересным как минимум с туристической точки зрения. А как максимум… Города, как известно, конкурируют друг с другом в первую очередь за людей. Причем не только и не столько по количественному, сколько по качественному критерию: важно то, каких именно людей притягивает город, кто в первую очередь хочет в нем жить, считает именно это место наилучшим для того, чтобы связать с ним свою судьбу. От этого все проистекает — есть нужная концентрация людей определенного склада — можно развивать и производства, и науки, и бизнес, и любую сферу, которая для тебя важна.
6. Теперь собственно к проблематике мужского и женского. Ясно, что при всей брутальной крутизне образа Чечни и чеченцев она — оплот проигрывающего, уходящего в прошлое в мировом масштабе «мужского» социального уклада. На фоне тотальной экспансии матриархата кадыровская Чечня выглядит пока что просто как анклав оригинальной архаики, и сама эта архаика будет все больше размываться, растворяться по мере «оцивилизовывания» матриархатными социальными практиками. Но к этому можно относиться по-разному: можно просто игнорировать (и тогда все произойдет само собой), можно рефлекторно сопротивляться — тогда процесс, конечно же, замедлится, но не перестанет быть неотвратимым. Можно попытаться побороться в открытую — и тогда надо быть готовым к тому, что рано или поздно к тебе прилетят гуманитарные бомбардировщики, несущие у себя под крыльями разумное, доброе и вечное — история Каддафи тому порукой. Кстати, «западная либеральная демократия» — это, конечно же, женское as is в его политическом измерении.
7. Есть и другой сценарий — собственно кавказский, в том отношении, какую роль традиционно играл Кавказ для населяющих его народов. Многие века народы, столкнувшиеся на равнине с экспансией других, более многочисленных и лучше вооруженных народов, уходили в горы и закреплялись там, сохраняя для будущих поколений свои язык, культуру, традиции и — last but not least — генотип. В данном случае ставка уже больше чем просто национальная — речь о цивилизационном разнообразии. Уже сейчас понятно, что для сегодняшней России Чечня выполняет особую роль сохранения и приумножения собственно мужских ценностей, подавленных и преследуемых в сегодняшней матриархальной культуре. Даже война сработала на это, создав и оставив после себя новое поколение героев-мужчин — как раз тогда, когда начало физически исчезать поколение героев Великой Отечественной.
Но и сегодня она продолжает работать в этом качестве, в том числе и через такие ценности, как многодетность — а это, конечно же, свойство в гораздо большей степени мужского, нежели женского общества; то, что в негативной форме выражает Крылов, когда говорит «Кавказ производит кавказцев». О том и речь. «Отделить Кавказ от России» — значит превратить Россию в десяток «даний» и «голландий», в которых вымирающее автохтонное население концентрируется в т.н. «городах, удобных для жизни», постепенно освобождая землю для нерусскоязычных племен — просто потому, что через пару-тройку поколений будет некому ее удерживать. Ибо удержание земли — это, конечно же, также функция «мужского».
8. Миссия разворачивается в институты, которые уже обретают конкретные формы, в т.ч. и пространственные. Итогом десятилетней проповеди Мухаммеда были не только священные тексты, но и Медина — как с большой, так и с маленькой буквы: принципиально новый тип городского поселения, ставший стандартом де-факто для всего большого мусульманского мира. Что вдвойне важно учитывая именно тот факт, что речь шла о кочевниках-скотоводах.
9. Средневековая городская культура на Западе — это среда, которая создавалась и подпитывалась кадрово не в последнюю очередь университетами. То же, кстати, верно и по поводу медресе в мединах. Понимая это, необходимо констатировать, что иметь в том же Грозном просто провинциальный российский вуз для подготовки «бухгалтеров», «экономистов» и «специалистов по госуправлению» — значит на самом деле не иметь ничего. Обучение детей — центральный процесс для воспроизводства цивилизационной идентичности; в этом смысле Гарвард, Йель и Стенфорд куда ближе к фундаменту современной западной цивилизации, чем небоскребы Манхэттена или авианосцы Перл-Харбора. А значит, следующий вопрос после вопроса о миссии — кого, как и чему учить.
10. Две идеи из обсуждавшихся на клубе — это международный суфийский центр и «чеченский Хогвартс» как школа для будущей элиты — государственной, коммерческой, научной, культурной и т.д. О первой много и подробно говорил Виктор Осипов, имея в виду такое место, где можно было бы осваивать традиционные духовные практики суфизма, причем при богатом выборе школ и направлений.
Я же больше думал о втором. Короткая история турецких лицеев, собиравших талантливых чеченских детей и обучавших их тому, чему даже в лучшей советской школе они бы никогда научиться не смогли, рассказанная Ражапом Мусаевым, который сам успел поучиться в такой школе, тому порукой. Я думал о таком учебном заведении, которое сочетало бы в себе традиции британских частных школ для мальчиков (Итона в первую очередь), классической русской гимназии (отчасти повторенной в лучших версиях советской школы) и традиционного обучения — как исламского, так и собственно чеченского. Русский, английский, арабский, латынь, китайский — это только минимальный набор неродных языков. Езда верхом, фехтование, единоборства, стрельба, танцы, групповой спорт — это блок физической культуры. Литература, философия, богословие, риторика, практика письма и диалога — это гуманитарный блок. К нему примыкает история, но она должна быть дана и в разрезе истории науки и техники, и геологической истории, и экономической истории, и истории религий — короче, в самых разных смежных сферах. Естественнонаучный блок — отдельный важный разговор, его здесь не буду развертывать подробно. Плюс — ближе к завершению — практикум по экономике, социологии, менеджменту, другим прикладным дисциплинам.
Цель — подготовить людей, которые не только были бы в состоянии поступить в любой вуз Запада и Востока, но и четко понимали, что именно им надо от этого образования, а также имели необходимый внутренний стержень, делающий их устойчивыми к упакованной в форму знания пропаганде.
Это все — вообще пока не проект и даже не предпроект; всего лишь идея, родившаяся в ходе обсуждений в клубе и около него. Думаю, было бы интересно продолжить при случае.