Путин в начале прошлого года много чего наобещал — в статьях, из которых потом сделали указ, по коему раздали поручения. Весь прошлый год я слышал стоны знакомых региональных начальников по поводу того, что на исполнение этих обещаний деньги приходится перекидывать из других статей бюджета, в результате чего под нож пошла значительная часть запланированных и уже начавших осуществляться расходных программ, а кроме того, пришлось залезать в долги. Такая ситуация везде — и в Ульяновске, и в Мордовии, и в Волгограде, и в Ростове, и в Хабаровске, и еще в нескольких регионах -это только о тех, где у меня инфо из первых рук.
Недавно я попытался проанализировать ситуацию с региональными долгами по итогам прошлого года и ткнулся поначалу в профильные ведомства. Исходя из гипотезы, что ну наверняка, особенно после известной путинской взбучки прошлого года, там ход выполнения президентских поручений отслеживают, в т.ч. и с этой стороны. Оказалось, что ни в Минэке, ни даже в Минфине полноценной информацией по этой ситуации не владеет вообще никто. Ее просто не собирают! Дословная цитата одного из начальников отделов: «у нас тут все великие методологи и знают как надо, а реальностью мало интересуются».
В четверг в Кремле самые великие из этих методологов спорили о том, чем должно заниматься правительство в течение ближайших пяти лет. Сначала главный — по должности — правительственный методолог Д.А.Медведев сообщил, что по его представлениям задача в том, чтобы обеспечить рост экономики на 5% в год. А дальше методологи из Минэка и Минфина в очередной раз опубличили свой бесконечный, уже более чем десятилетний спор о том, как именно этого добиться.
Стороннему наблюдателю происходящее может показаться спором шизофреника с параноиком в сумасшедшем доме. Взятые с потолка цифры и столь же обоснованные гипотезы и подходы. Вот логика министра экономики Белоусова: главное препятствие росту — это низкая производительность труда; основной способ ее повышать — привлекать инвестиции; чтобы привлекать инвестиции, надо вкладываться самим в разного рода «проекты развития», дабы улучшить «климат».
На первый взгляд все это выглядит кромешным идиотизмом.
Так называемая «низкая производительность труда» — это цифра, возникающая у них, грубо говоря, при пересчете количества работающих на количество производимой ими продукции. Работающих оказывается много, а продукции — мало. «Наверное, это потому, что у нас отсталые технологии» — говорят они; отсюда вся эта телега про «модернизацию». Но на самом деле эта цифра имеет социальную, а не технологическую природу. Возьмем, к примеру, Брянскую область, о которой я недавно писал в связи с выборами: средняя зарплата — одна из самых низких по стране, но при этом безработица — всего 1,5% (по торжественному заявлению губернатора Денина). Что это значит? Это значит, что практически все жители области «устроены на работу», где «получают зарплату» — которая, по сути, есть замаскированный вэлфер, в его русском изводе: «начальство делает вид, что платит — люди делают вид, что работают». Эта ситуация является результатом многолетней целенаправленной политики создания большого количества низкооплачиваемых рабочих мест, идущая корнями еще из советского принципа «права на труд». Появившийся в одной из путинских предвыборных статей ориентир на создание 25 миллионов рабочих мест — апофеоз этого подхода. И реализовываться он будет тоже известно как: эти 25 миллионов порежут на 83 региона пропорционально численности населения, поставят задачу губернаторам, те наплодят, как умеют, к отчетному моменту дешевых «вакансий» либо прямо в бюджетной сфере и подведомственных ГУПах и МУПах, либо нагнут действующий в регионах бизнес на соответствующий объем вроде как «рабочих мест». А потом Белоусов или кто-то еще, посчитав результат по формуле, опять скажут, что у нас «низкая производительность труда».
Если по-простому: работа, которую 1 человек мог бы делать за 10 рублей, у нас делают 10 человек за 1 рубль на брата. В основном не потому, что технологии пещерные, а потому, что люди должны быть пристроены. На ВАЗе и около работает чуть не с полмиллиона человек: в современном мире уже не осталось автопроизводств с такой численностью занятых в одном промкомплексе; даже в Китае. Но технологическая модернизация по современному стандарту для этих людей будет означать одно: из пяти четверых выкинут на улицу, а оставшегося пятого превратят в китайца как по требованиям к труду, так и по уровню оплаты. Разумеется, никто у нас на такое не решится.
С производительностью разобрались; теперь с инвестициями. Никто не заметил, как мягко и незаметно произошла подмена тезиса про то, зачем они, собственно, нужны. В 90-е, когда в стране не было денег, а госбюджет был по уши в долгах, «инвестора» звали главным образом как источник денег. Сейчас тот же Белоусов имеет в виду совсем другое: инвесторы нужны ради современных технологий, которые и позволят добиться чаемого увеличения «производительности труда» до уровня «мировых стандартов». На самом деле этого не будет — и не только по тем социальным причинам, которые я описал выше. Один мой хороший знакомый, владелец крупной производственно-торговой компании, несколько лет вел нудные переговоры с итальянцами, обладавшими самой на тот момент передовой технологией в его сфере (парфюмерно-косметическое производство). Топовую технологию итальянцы ему так и не продали, хотя с готовностью сбагривали устаревавшие у них технологические линии. В итоге ему пришлось совместно с корейскими (!) станкостроителями разрабатывать такую технологию самому; сейчас его производство работает на станках, произведенных в Корее по его заказу, со сформулированными им под свои задачи технологические требования. По основным параметрам эта линия превосходит ту, которую он хотел — и так и не смог — купить у итальянцев. Хотя, конечно, будь он не русским, а китайцем, он просто украл бы у итальянцев их решения и не тратил бы столько лет и денег на все эти сложности.
Иными словами, единственное, что привезут сюда «инвесторы» из технологий — это второсортные, устаревшие линии, пригодные для организации производств, рассчитанных сугубо на внутрироссийский рынок сбыта. В соответствии с современным колониальным стандартом. Решить этим путем задачу «расти быстрее остального мира» — розовая благоглупость.
Наконец, третье звено белоусовской логической цепочки: «проекты развития», призванные «улучшить климат». Не знаю как кому, а мне все эти многолетние танцы вокруг «формирования благоприятного инвестиционного климата» кажутся эдакими шаманскими камланиями по призыванию дождя. Вдобавок на поля, которые забыли засеять, исходя из надежды, что урожай там вырастет сам собой, главное — был бы дождь. Если без метафор, простой здравый смысл подсказывает, что инвестиционная политика — не более чем продолжение промышленной политики: когда ты понимаешь, какие отрасли и зачем ты развиваешь, исходя из этого формируешь уже и инвестпрограммы под готовый набор проектов (характерно, кстати, молчание Минпрома в этом кремлевском «споре методологов»). Собираешь предпринимателей, привлекаешь ресурсы, обеспечиваешь пресловутую «инфраструктуру» (логистическую, энергетическую, коммуникационную и т.п.) Даже процесс «привлечения инвестиций» в нынешнем мире устроен иначе: у тех же китайцев, бразильцев, индусов и т.д. основные усилия сосредоточены не на климатических манипуляциях, а на прямой работе с инвесторами — этим занимаются структуры, называемые «агентствами по привлечению инвестиций» (IPA — Investment Promotion Agency) — такие в мире сейчас есть даже у продвинутых муниципалитетов. Но у России как государства такого нет даже в проекте, и не предвидится. Климат важнее: можно написать еще один-другой-третий закон, принять его через ручную Госдуму, и отчитаться по начальству о комплексе проведенных мероприятий.
Но все, что говорил Белоусов, еще цветочки по сравнению с тем, что ответили ему Игнатьев (ЦБ) и Силуанов (Минфин).
Их логика такая: вкладываться государству не надо вообще ни во что. Есть у страны деньги — самое разумное, что можно с ними сделать — это отправить их в «мировые финансовые институты» под надежный процент. Это даст намного более ценные, с такой точки зрения, факторы «благоприятного климата», чем всякая разная «транспортная инфраструктура»: низкая инфляция, стабильный рубль, дешевый кредит и т.п.; т.е. в конечном счете та же инфраструктура, но только финансовая. И все! А дальше — надо инвестору построить, скажем, дорогу или электростанцию — он возьмет кредит и сам все построит; надо людей нанять-обучить — он опять же возьмет кредит и сделает все сам в лучшем виде. А государству всем этим «развитием» и и «инфраструктурой» заниматься в принципе незачем: все равно всё украдут еще на этапе тендера; да и вообще чем меньше госучастия в реальной экономике, тем лучше.
Казалось бы: раз стоит задача уменьшить присутствие государства в экономике — так, может, лучше и проще снизить налоги? Но такой ход мысли для «минфиновских либералов» — страшная и богопротивная арианская ересь. В итоге наше государство спокойно позволяет себе давать неслабые налоговые льготы «внешним инвесторам», но с отечественных предпринимателей будет по-прежнему продолжать драть три шкуры во имя бюджетной стабильности. Это, собственно, и есть колониализм «по факту».
Сращивание Минфина и ЦБ в одно идеологическое (да во многом и управленческое) целое дает еще один удивительный эффект: сама логика формирования государственного бюджета оказывается подчинена задаче корректировки «основных макроэкономических показателей». Из этой логики можно очень даже запросто не дать денег на запланированное (и уже осуществляемое) строительство какой-нибудь дороги, куда уже вбуханы миллиарды, просто потому, что задача удержать параметры курса и кредитных ставок приоритетнее. Стройка остановится — да и хрен с ней; это проблема тех, кто строит; зато инфляция осталась «в рамках»: а это уже «отчетный момент» непосредственно самого Минфина. Поездив по стране, я в куче мест навидался такого вот державного «недостроя»: в каком-нибудь нищем Орле несколько лет вот так стоит фундаментальная библиотека местного университета, уже обошедшаяся федеральному бюджету в миллиард рублей, в состоянии 80% готовности, и требующая еще трехсот миллионов на окончание работ и запуск; потихоньку начинает разваливаться и растаскиваться на кирпичи. Я вполне допускаю, что украли на этой стройке более чем немало; но это не отменяет необходимости хотя бы что-нибудь теперь с ней делать — иначе потеряно будет не только то, что украдено с того миллиарда — потерян будет весь тот миллиард целиком.
То, что целым рядом министерств у нас управляют такие вот счетоводы, занимающиеся «бюджетной оптимизацией» вместо своей непосредственной, «профильной» задачи, уже привело к целому ряду эпикфейлов — наиболее громкий из них, пожалуй, сердюковский. Мораль из истории с Сердюковым в общем-то проста: армия, как ни странно, существует не для того, чтобы экономить бюджетные средства, а для того, чтобы обеспечивать обороноспособность страны. Пытаясь подменить задачи обороны задачами экономии, ты, что характерно, не получаешь не только обороны, но, опять-таки, и экономии. А получаешь почему-то исключительно растраты и воровство. Все то же самое, что про Минобороны, можно было бы сказать и про голиковский Минздрав, и не только про него.
Кстати, под стоны о коррупции надо сказать одну важную вещь: недофинансированные проекты — одна из худших ее разновидностей. Когда на проект, который стоит 100 миллионов, дают 80 и невовремя — это хуже, чем если бы дали 0. В этом случае управление проектом сводится для управляющих к латанию дыр, поиску способов выкрутиться, компенсации простоев, «схемам» и т.п. — в конечном счете даже если проект оказывается доведен до конца, бюджету он в итоге обходится во все 150. В этих «дополнительных» 50 — не только воровство как таковое, но и куча издержек, связанных с несвоевременной, «мимо плана», организацией процесса.
Короче говоря, если Минэк в его нынешнем виде — зло, то Минфин — зло в квадрате.
А в целом бредовой является сама постановка задачи «обеспечения роста на 5%», без детализации того, в чем именно должен состоять и как достигаться этот рост. Понятно же, например, что вся эта путинская раздача денег трудящимся, с которой я начал текст — попытка хоть как-то компенсировать издержки того, предыдущего роста на те же 5-7%, который у нас был все предыдущие годы. Ведь рост сам по себе — далеко не безусловное благо. Как минимум, он приводит к форсированному увеличению социального расслоения и неравенства: те, кто оказываются ближе к «точкам роста», всегда и везде получают больше — иногда кратно — чем те, кто от них удалены; это даже если не делать поправку на все то же пресловутое воровство «с прибылЕй»((с)Ю.М.Лужков). Путин, перекидывая державным жестом бюджетные деньги из «инвестиционной» в «социальную» корзину, с одной стороны, на корню подсекает тот самый пресловутый «рост»; но с другой стороны и понятно, почему он это делает: еще несколько лет такого «роста», при котором на каждые десять рублей прибавки к пенсии обычному пенсионеру в Рязани появляется еще один новорусский миллиардер в Лондоне — и «режим» можно будет хоронить.
Как показала четверговая тусовка в Кремле, правительство Медведева поет «старые песни о главном» — то, что перестало быть актуальным еще в 2008-м, если не раньше. Боюсь, ничего другого оно не умеет и не сумеет уже. Но дело не просто в том, что родине нужно другое правительство: нужна другая философия госуправления. И, кстати, не только родине, но и лично Путину. Из логики элементарного самосохранения.