К проблеме прогрессора

Американский визуальный агитпроп учит нас: «Strelkov, Boroday etc. are NOT «pro-russian». They are RUSSIAN». Наш отбивается в том духе, что, мол, ну не было местных кадров с соответствующими компетенциями, ибо двадцатилетнее украинское иго. Поэтому народным восстанием руководят неместные.

Все это своеобразный извод мифа о Прогрессоре, «Максиме» Стругацких, который, будучи сотрудником спецслужб коммунистической Земли и оказавшись в роли «попаданца» на отсталой планете, возглавляет восстание против репрессивного режима, и в финале внезапно обнаруживает, что самый главный «куратор» репрессивного режима, Странник — из его же Конторы, причем в более высоких чинах и, в отличие от него, тут на задании. И этот Странник задает Максиму вопросы, на которые у него нет ответа, из серии — «а знаешь ли ты, что такое инфляция?»

Весь вопрос в том, насколько Россия тянет на коммунистический мир Полудня, а Украина — на Арканар-Саракш-Гиганду. Или даже проще: который из двух социумов находится в данный момент на более высокой ступени развития. Ставя этот вопрос, мы опять попадаем в контекст пропагандистской войны, унылой и бесполезной, поэтому этот вопрос лучше обсуждать в кругу людей, сохранивших еще иммунитет к излучениям всевозможных «башен» (из контекста «Обитаемого острова» внимательному читателю понятно, что технология «башен», скорее всего, в основе земная).

Наверное, главное, чем отличается прогрессор от окружающих его туземцев — не технологические примочки джеймсбонда, а иная картина мира, основанная на знаниях об иных мирах, обществах, культурах и т.д.

Восточноевропейская картина мира после 1989 года — это торжество заявленных ценностей Фултонской речи Черчилля: есть евроатлантическое сообщество, являющееся флагманом свободы, прогресса и культуры во всем мире, и есть нехорошие милитаристские континетальные империи (немецкая, русская — не суть важно), которые по внутреннему устройству суть те же бантустаны, но в отличие от последних достаточно сильны для того, чтобы всерьез угрожать «цивилизованному миру» — и потому являются для него врагом №1. В редакции 1989 года это выглядит так: Кольцо упало в Ородруин, Мордор повержен, а у всех земель, которые он раньше занимал, теперь есть выбор: или становиться периферией «свободного мира», или деградировать до взаправдашней Верхней Вольты уже безо всяких ракет. На языке агитпропа это выбор между «свободным миром» и «осью зла».

Наша страна на каждом из направлений за последующие годы добилась значительных успехов, но ни на одном окончательного результата не вышло. Периферией «свободного мира» нас усердно делали все правительства от гайдаровского до медведевского, бантустаны образовывались тут и там сами собой, ракеты сгнивали либо подпадали под очередные договоры о сокращении вооружений… и тем не менее так мы толком нидокуда и не додеградировали. В путинские времена мы зависли в странном, промежуточном положении — для периферийной страны слишком большие и самостоятельные, для бантустана слишком открытые и интегрированные в мировую систему, да и ракеты, кажется, посгнивали все-таки не все. Нас уже не первый год спрашивают, какими мы хотим быть — умными или красивыми, а мы в ответ многозначительно мычим «дайте две». Ну вот сейчас начинают спрашивать порезче.

Есть ли вообще какая-то другая картина мира, кроме этой? Разве что советская, для маразматиков, штудирующих в дачном сортире пожелтевшие тома библиотеки марлена. Была борьба формаций, в которой, по странному стечению обстоятельств, победила не более прогрессивная, а более отсталая — капиталистическая. Почему вышло именно так — ну, долгий разговор; вон С.Платонов объясняет, что плохо читали раннего Маркса и потому построили неправильный коммунизм; и теперь, видимо, предполагается ждать еще одной ВОСР где-нибудь, чтобы на этот раз уж точно получилось «по классикам». Но как бы там ни было, единственное, что худо-бедно тянет на ответ «фултонско-берлинскому» мировидению — это творчески проапгрейженные разработки Михаила Андреевича Суслова.

Сейчас, правда, у наших больше в ходу Хантингтон — мол, здесь вам не тут, мы тоже себе цивилизация, просто «другая», но выглядит это жалко. Какая-такая «другая», после трех с лишним столетий бесконечных смен одних вестернизаторов следующими? Единственная национальная идея — «чтоб как на Западе»; разве что Запад каждый раз выдумывали себе новый.

Образ иного мира дает запредельную свободу действий и должный уровень отмороженности. Максим знает о мирах Полудня, эльфы Толкиена — о Заокраинном Западе; христианам рассказали про рай и ад — этого хватило, чтобы терпеть казни в римских колизеях. Что такое тот иной мир, от имени и по поручению которого действуют Стрелков сотоварищи в донецких степях? Неужели это Россия «духовных скреп» и малинового звона, с айфоном, но без гей-парада? За что установки «Град» с обеих сторон смешивают сейчас с землей русских людей, за какой образ будущего? Майдановский — противный, но зримый: глухая депрессивная провинция еврорейха, вроде нынешней Литвы.

А наш?