Зачем нам Кузнец

На полях книги Томаса Пикетти
Продолжение. Начало см. 1, 2

Имя и фамилию «Саймон Кузнец» я впервые услышал из уст Егора Гайдара; хорошо помню, когда и где — в 2003-м, когда он выступал с программным докладом, в котором комментировал путинский лозунг «удвоения ВВП». Его позиция по этому поводу была следующей: далеко не факт, что такой показатель, как ВВП (к созданию которого в свое время, мол, приложил руку выдающийся американский экономист российского происхождения Саймон Кузнец), в нашем случае годится в качестве основного индикатора уровня экономического развития. Позже о том, как создавался интегральный показатель ВНП, из каких параметров он складывается, как считается (и как и почему его в свое время «проапгрейдили» до ВВП) мне рассказывал уже Делягин.

Та роль, которую сыграла деятельность Кузнеца в 30-е, когда ковался «новый курс», действительно впечатляет: по сути, тамошней команде умников удалось, оставаясь в рамках рыночной модели и частной собственности на средства производства, оснастить Белый Дом более гибким и современным инструментарием макроэкономического анализа и прогнозирования, чем имелся и у СССР, и у Германии, не говоря о более «старомодных» (в отношении государственной экономической политики) европейских странах. Долгосрочные последствия этого «технологического перевооружения» по-настоящему сказались только в послевоенный период, в эпоху «плана Маршалла» и последовавшей затем советско-американской гонки, которая все больше смещалась именно в экономическую плоскость.

Однако из книжки Пикетти я узнал еще об одном интереснейшем эпизоде в биографии «отца ВВП». Оказывается, уже в послевоенный период он вплотную занялся проблемой экономического неравенства. Серьезно и основательно проанализировав динамику распределения доходов между социальными группами в США в период с 1913 по 1948 годы, он довольно убедительно показал, что разрыв между богатыми и бедными в этот период значительно сократился. На материале этого исследования, самого по себе достаточно нейтрального, он в 1955 году сделал программный доклад, носивший уже отчетливо политический характер.

Базовый тезис Кузнеца состоял в том, что есть определенная закономерность в динамике неравенства — так называемая «кривая Кузнеца»: на ранней фазе индустриализации, когда бенефициарами ее благ является лишь ничтожное меньшинство крупных собственников, неравенство растет; однако затем, по мере распространения этих благ на все более широкие слои населения, оно падает обратно до исходных значений и даже ниже. В контексте идеологического противостояния с СССР, проходившего вокруг и по поводу сравнительных преимуществ и недостатков двух социально-экономических систем, этот тезис стал одним из краеугольных камней идеологической обороны капитализма против «красной угрозы».

И несмотря на то, что «кривая Кузнеца» вовсе не захотела слушаться своего создателя, примерно после убийства Кеннеди снова развернувшись в противоположном направлении (а сейчас, как показывает тот же Мюррей в Coming Apart, далеко опередившая худшие показатели 1913 года), на концептуальном уровне эта идея довольно быстро получила свое законченное оформление в виде целого веера пропагандистских доктрин типа «новый средний класс», «общество массового благосостояния» и т.п. Старый веберианский конструкт «среднего класса» теперь получил новое звучание — это сообщество «плохишей»-дезертиров с фронтов «классовой борьбы» между пролетариатом и буржуазией, которые отказались занимать в ней какую-либо сторону, получив за это свою законную банку варенья и корзинку печенья («American Dream»).

Самое смешное, как раз тогда, когда рейганомика окончательно похоронила теоретические модели Кузнеца, светлые идеалы его статьи 1955 года безоговорочно восторжествовали на всем гигантском пространстве бывшего «восточного блока». Сознательно или неосознанно реформаторские команды в «транзитных странах» повторяли его тезисы, обещая неизбежное пришествие «капитализма с человеческим лицом» после краткого периода страданий «шоковой терапии». Как ни странно, на уровне базовых подходов, по крайней мере в России, можно проследить их влияние и в нынешние времена: скажем, когда группа Белоусова делала (по слухам, с подачи Игоря Ивановича(тм)) известное исследование на тему о минимально необходимых для сохранения нынешней социально-политической системы темпах экономического роста, в этом отчетливо звучит кузнецовское «growth as a rising tide for all boats»

Пикетти категоричен: если Рикардо и Маркс накормили нас каждый своим апокалипсисом, то Кузнец, напротив, рассказал слащавую fairy-tale, не имеющую никакого отношения к действительности. В этой оценке есть большая доля правды, как и в том, что Кузнец-ученый тогда скорее всего сделал некую уступку Кузнецу-пропагандисту. Мне, однако, его модель не кажется целиком и полностью плакатной; в ней есть определенный смысл.

Что я имею в виду. К тому моменту, когда увидело свет исследование Кузнеца, мир уже был знаком с теорией экономического развития Й.Шумпетера, в центре которой находится фигура Инноватора — технологического предпринимателя, занимающегося коммерциализацией научных открытий и по ходу взламывающего целые слои существующего хозяйственного уклада — то, что Шумпетер называл «творческим разрушением» (creative destruction). Разумеется, в какой-то мере уменьшением классового разрыва, которое зафиксировал Кузнец, США были обязаны двум войнам и Великой Депрессии (как на то справедливо указывает Пикетти). Но не только. В описываемый период (1913-1948) произошло сразу несколько больших технологических революций, и каждая из них выдвинула своих новых героев — как на уровне персоналий, так и на уровне компаний; и, что еще более существенно, они в значительной мере сумели поколебать позиции «старых капиталов», обрушив целый ряд отживших свое укладов, в которых они были сконцентрированы.

В каком-то смысле это достаточно универсальная модель: шумпетеровский Инноватор не только подрывает позиции «старых денег», создавая новые центры роста, но в процессе этого подрыва немалая часть капитала перепадает многим из тех, кому довелось «постоять рядом» — например, купив на бирже акции нового технологического стартапа. В этом отношении научно-техническая революция работает не только как механизм обновления укладов и генерации нового слоя капиталистической элиты, но и как полноценная машинка перераспределения капиталов, элементом которой как раз-таки выступает биржа.

Почему же эта штуковина настолько откровенно забуксовала в последние десятилетия — когда, казалось бы, на наших глазах одна за другой происходили технологические революции — в электронике, в коммуникациях, в сервисе и т.д.? Ответ состоит в том, что во второй половине ХХв «старые деньги» нашли способы не просто справиться с этой угрозой, но и превратить ее в свое собственное оружие господства. «Инновационная экономика» сегодняшнего образца — это особым образом отстроенный венчурный сектор, где имеющие коммерческую перспективу разработки заблаговременно отслеживаются и скупаются вместе с их авторами — достаточно посмотреть динамику расходов на собственный R&D и на перспективные инвестиции у крупных компаний, и картина станет понятной. То же самое можно сказать и о финансовом капитале: сегодня никто лучше боссов Wall street не понимает в том, что такое «научно-техническая революция» и как на этом можно зарабатывать.

Лавочка закрылась. Нет больше никакой НТР — есть научно-техническая контрреволюция, прекрасно оснащенная передовым революционным арсеналом. А также могучими средствами «контроля мультипликатора» в виде глобализированной индустрии, вынесенной на вчерашнюю мировую периферию. Ты можешь изобрести что угодно, и даже довести свое изобретение до опытного образца — заработают на этом все равно или Пейдж, или Баффет, или еще кто-нибудь из их круга.

Собственно, в этом и был ключевой подвох объявленных в свое время у нас Медведевым приоритетов «инновационной экономики»: даже если бы правдой была фантазия о том, что у нас в отечестве под каждым кустом лежит по похмельному Кулибину, и все, что требуется — вытащить его оттуда, отмыть, выдать три рубля и усадить за макинтош в Сколково — все равно это была бы работа на дядю. По счастью, на предмет поголовья недоспившихся Кулибиных наши начальники сильно промахнулись — все, какие были, уехали еще в 90-е; осталась только бестолковая хипстерская школота с сайта «Цукерберг позвонит».

Оно и к лучшему. Нам Кузнец не нужен. Как не нужен и утюг с вертикальным взлетом; как минимум до тех пор, пока мы не научились у себя производить — и продавать на глобальном рынке — _просто_ утюг. Но это, в общем-то, уже другая история.

Продолжение следует