Философия оружейного дела

Вчера по приглашению Алексей Рогозин и Гараджа Никита был в Алексине на клубе «Философия войны и мира». Поскольку организатор мероприятия — оружейный завод, выступил не по философии войны, а по философии оружейного дела. Вот краткие тезисы.

1. В этом году — сто лет статье Эрна «От Канта к Круппу». Ее основной тезис: рождение новых философских систем через какое-то время приводит к рождению новых оружейных систем. Есть прямая взаимосвязь между самой лучшей философией и самым лучшим оружием.

2. В чем механика этой связи? В том, что, создавая новое оружие, так же как и новую философию, мы всегда работаем с пределами — наших познаний о мире, наших возможностей, нашей концентрации воли. Не так уж далеки те времена, когда, в силу несовершенства оружия как такового, ключом к военному превосходству была способность превращать самого человека в смертоносное оружие — то, на чем строилась военная аристократия. Более того: несмотря на прогресс оружейных систем, основной принцип не поменялся: самым главным оружием по-прежнему остается сам человек.

3. Разработка и создание оружия — особый, медитативный, в каком-то смысле магический процесс. ‘Задумчивый грузин на месть тебя ковал’. Это совсем другое, чем ярость берсерка или спокойная уверенность воина; в мастерской оружейника — мир, а не война. Но тут присутствует максимальное сосредоточение, предельное напряжение ума и воли, поскольку на кону — жизнь и победа. И все самое-самое, чего ты и твоя цивилизация и культура только смогла достичь, идет в ход: хорошо помню, как меня в свое время впечатлила история про математика Колмогорова, сумевшего применить свои самые передовые разработки в области теории вероятностей для расчета параметров рассеивания при артиллерийской стрельбе.

4. В этом смысле производство оружия — это еще и производство и воспроизводство людей особого типа, с особым складом ума. Тех, кто способен фокусировать свою энергию, все разнообразие своих интересов и поисков на предельную задачу — задачу выживания и победы. Искусство такой концентрации, ее практика — отдельный и значимый косвенный эффект от наличия оружейного производства и оружейной науки.

5. Левша, подковавший блоху, был отнюдь не ювелиром, а оружейным мастером — порукой тому фраза, с которой он умирал. Его историю знает каждый школьник, но у нее есть и оборотная сторона, оставшаяся без внимания писателя Лескова. По свидетельству американского историка науки и техники Лорена Грэма, Тула в начале 19 в была не просто одной из, а лучшей в мире фабрикой оружия. Но спустя буквально пару десятилетий это превосходство было утеряно — что и показала Крымская война. Что же произошло? Произошла революция в оружейном деле, называемая стандартизацией — разработка системы стандартов массового производства однотипных образцов оружия на основе взаимозаменяемых частей — то, что потом было широко применено и во всех остальных отраслях производства, породив очередную волну промышленной революции. И пионерами здесь были не русские, которым по-прежнему не было равных в создании уникальных образцов подкованных блох или ружей, а мистер Кольт и его британские коллеги.

6. Стандарты — одно из величайших средств конкурентной борьбы, созданных западной цивилизацией, являются оружием и сами по себе. Спустя век с небольшим мы точно так же проиграли лунную гонку, хотя лидировали в космических технологиях с самого начала — споткнувшись о стандартизацию номенклатуры комплектующих для все более усложняющихся ракетных систем. Пора бы усвоить этот урок в 21-м веке.

7. Вопреки утопиям, мир без войн — это не мир без насилия. Это мир, где насилие не ограничено рамками правил, называемыми войной, а буквально разлито в повседневности; в этом смысле война как система упорядочивания и организации, а в какой-то мере и гуманизации насилия — не такая уж и плохая вещь. Банальностью стало утверждение, что именно технологическая гонка в разработке средств войны на протяжении всей истории цивилизации была одним из основных движков технологического прогресса вообще, по мере конверсии технологий из военных в мирные. Но наш проигрыш в холодной войне — это не в последнюю очередь проигрыш на уровне технологий самой этой конверсии, то есть нашей способности превращать передовые достижения нашей военной науки в коммерческие технологии и создаваемые на их основе бизнес-модели и организации. Это уже область не физических, а социальных технологий, и здесь нам по-прежнему остается утирать сопли и учиться у победителей.

Вопрос в том, не утеряли ли мы вообще после всех этих ударов когда-то присущие нам способность и желание учиться.