«Царская Невеста»

Вчера был в Центре Вишневской на постановке «Царской Невесты». Маленький зал на 200 с небольшим человек максимум — разительный контраст с размахом Большого, где я слушал её раньше. И эта камерность дала неожиданный эффект: возникла атмосфера не XVI века (где были Грозный, Малюта, Грязной и прочие персонажи), а рубежа XIX-XX, когда в домашней опере Саввы Мамонтова и состоялась премьера — с декорациями Врубеля и его женой Надеждой, исполняющей партию Марфы. Русские интеллигенты Серебряного века, играющие в ролевую игру «Опричники».

Камерность хороша ещё и тем, что перестаёт быть важен «большой голос» любой ценой — камерные, но хорошо сделанные голоса тоже могут сыграть. Впрочем, Люба Молина в партии Любаши (наверное, единственный по-настоящему большой голос из всего состава) всё равно резко выделялась на слух, именно с точки зрения масштаба: всегда слышно, когда голос еле накрывает зал, а когда ему в нём откровенно тесно.

Русская опера вообще-то весьма специфический жанр, мягко говоря, совсем на любителя. Итальянская опера — там царят сладкие тенора, разнообразные сопрано от колоратурных до драматических, а главное — отточенная веками эстетика, восходящая к уличным певцам на площадях каменных средневековых городов. Русская опера — густые басы, низкие сопрано или меццо, пафосная музыка «могучей кучки» и натужный национальный колорит. Но вот именно в камерном варианте она избавляется от бремени помпезной тяжеловесности, становится тем, чем и была когда-то изначально — игрушкой богемы, начитавшейся наших славянофилов и пытающейся воплотить их эстетические идеалы в стилизацию под древнерусское — Васнецовы и Врубель, Мусоргский и Римский-Корсаков, А.К.Толстой в «Князе Серебряном» или даже Блок в «Куликовом Поле».

Собственно то, что перед нами не XVI-й, а самый что ни на есть рубеж XX-го, хорошо видно из самой оперы — например, в арии Ивана Лыкова, именно что сладким тенором воспевающего достоинства увиденных им западных городов (историк легко вспомнит, какой адской помойкой на русский взгляд они казались в XVI-м). Но главные персонажи там всё же не Лыков и не Марфа, а баритон Грязной и меццо Любаша: полубандит-опричник и его любовница, когда-то взятая им с Малютой «с боем» в Кашире и принявшая новую роль «походно-полевой жены». А теперь, когда стареющего волка потянуло вместо разудалой вседозволенности на чистоту и непорочность, увиденную им в Марфе, отчаянно сражающаяся сначала за него, а потом за себя. Ходульная и «ванильная» парочка голубков — тенор Лыков и сопрано Марфа — откровенные статисты в этой битве настоящих русских характеров. И, да — тень Грозного, непосредственно в опере остающегося «за кадром», блистательно передана чисто музыкальными средствами — собственно, это и не правитель, а воплощённая судьба, тот самый античный рок, тяготеющий над героями.

Да, это про ХХ-й.