Новое

Властелин Времени

Силовик с боевиком
Хлещут кофе с коньяком

Третий текст «феодальной» серии — про переход из эпохи «войны алой и белой розы» в эпоху буржуазных революций и/или национально-освободительных движений; и/или «революций сверху», на русском языке — опричнины.

Что такое статусные войны в развитом феодализме, мы все знаем не понаслышке. Помню, как-то Сурков жаловался, когда Байсаров и Орбакайте делили сына, и ему поочередно звонили с просьбой «помочь» то Алла Пугачева, то Рамзан Кадыров: «одна — народная артистка, другой — народный академик, а я хоть вешайся!» Это как раз тот случай, когда обладатели двух условно равновеликих феодальных статусов апеллировали к представителю сюзерена, который, в представлении обоих, только и может быть инстанцией третейского суда.

Кавказские новости — вообще богатый источник языка описания не только кавказской, но и общероссийской реальности. Скажем, бесконечные истории про то, как где-то в ауле в очередной раз «блокировали» каких-нибудь «экстремистов»: «двое боевиков уничтожены, один силовик погиб, трое получили ранения». Кто был на месте, тот знает: среднестатистический местный «силовик» визуально мало отличается от «боевика», они могут даже быть ближайшими родственниками, но у одного — корочка какой-нибудь из местных спецслужб, а у другого — тоже нечто вроде корочки, но уже от какого-нибудь «имарата Кавказ». Война между ними — это война между двумя системами распределения статусов, одна из которых признана сувереном, вторая — иллегальна.

Когда случился Беслан, Лимонов написал в РЖ колонку про то, что Басаев — единственная оппозиция Путину; я, поколебавшись, решил-таки поставить ее на сайт — результатом спустя час было централизованное отключение РЖ целиком и добротная порция «административной валюты» (т.е. звездюлей), спущенная всем задействованным инстанциям по всем этажам вертикали. Этот случай важен в том плане, что вопрос о том, кто у нас оппозиция, а к кому даже слово такое применять нельзя, система считала своей исключительной компетенцией; иными словами, быть «оппозицией» — это тоже статус, централизованно спускаемый сверху, как и любой другой. Казалось бы: тезис про то, что Басаев это «оппозиция», конъюнктурно был даже выгоден режиму: в этой логике все, кто «оппозиция», в каком-то смысле заодно с Басаевым. Но это в пространстве медиаполитики, а не в пространстве феодальной иерархии статусов, которое, конечно же, приоритетнее.

В феодальной фазе есть два этапа — первичный («раздробленность») и вторичный («абсолютизм»). Движение из первого ко второму всегда сопровождается конфликтом, известным в европейской истории как «фронда» — когда старая знать борется за свои древние привилегии с растущим влиянием абсолютистского центра. Иногда эта борьба даже оканчивается победой — тогда государство постигает катастрофа («Руина» в Речи Посполитой, и до некоторой степени наша русская Смута). Но чаще абсолютный монарх, опершись на какую-то одну мобилизованную и милитаризованную социальную группу, оказывается все-таки способен сломить сопротивление старых герцогов и графов — тогда наступает акме классического ancient regime, прерываемое уже буржуазными революциями, которые логически завершают процесс искоренения старой аристократии изничтожением последнего из оставшихся ее представителей — самого монарха.

Монарх здесь выступает в двойственной роли. Как феодал из феодалов, находящийся на вершине пирамиды статусов, и как глашатай и агент нового псевдоэгалитарного устройства, эту пирамиду рушащий. Его вечный конфликт со старой знатью все время несет ему угрозы, но самой страшной угрозой оказывается победа в нем — тогда он остается один на один с новыми общественными силами, еще вчера бывшими его опорой в победе над Фрондой.

Все путинское правление — это бесконечные «фронды» разного рода старых феодальных аристократий. В начале 2000-х это были «герцоги и графы» 90-х — региональные руководители и т.н. «олигархи» с их вассальным войском, важной частью которого была либеральная медиаэлита. Уникальность событий 2011 года состояла в попытке осколков этой фронды мобилизовать себе в союзники часть городского «пополо» — все эти хипстеры и «бараны Навального». Хрупкая коалиция, с одной стороны, «знати» в лице Прохоровых-Капковых-Кудриных-Немцовых-Собчак, а с другой — вождей «пополо» в лице Навальных-Волковых-Ашурковых-Чириковых, не выдержала лобового столкновения с машиной абсолютизма, даже несмотря на обозначившуюся в тот момент ситуацию раскола внутри абсолютистского ядра (имеется в виду партия второго срока Медведева). Но в той ситуации абсолютизм выстоял не в последнюю очередь за счет мобилизации другой части того же самого «пополо» — Шевченко-Кургиняны-Залдостановы-Стариковы и прочий «народный фронт». И теперь именно эта часть «пополо» и ее ценностная парадигма определяют лицо режима на новом этапе, с Володиным в роли оператора процесса.

Блестящей иллюстрацией момента служит недавно опубликованная на «Снобе» беседа Собчак с Минаевым. Минаев — последний из могикан «старой» сурковской пропаганды, оставшийся верным тогдашней вассальной присяге — все остальные, как метко подметил недавно Дмитрий Юрьев, давно уже сбежали во Фронду, где и есть их нынешнее классовое место. Собчак — валькирия феодальной фронды, плоть от плоти «старой знати», предъявляет Минаеву именно сословную аргументацию — ты же один из нас (пароль — «умный-модный-современный», с птичьего переводится как «проходишь фейс-контроль на допуск в приличные дома»), что ты забыл среди этих темных плебеев? Минаев в ответ корчит позу оригинала — а вот я такой! — и это, что характерно, воспринимается вполне адекватно — джентельмен и денди имеет право на свои причуды! Но именно при условии, что это маркируется как причуда и каприз аристократа, а не как отказ от классовой идентичности и переход в плебеи.

Фундаментальное отличие внутренней политики «по Суркову» от внутренней политики «по Володину» в этом интервью явлено со всей рельефностью. И это отличие имеет именно сословную природу. Сурков буквально веником убивался ради того, чтобы любой ценой оставаться своим именно для «старой знати», плотью от плоти которой изначально был сам; Володин же, плоть от плоти того слоя, который в ренессансных городах назывался «новые люди», строит и кадровую, и пропагандистскую архитектуру на их ценностях и картине мира. Собчак со свойственной ей непосредственностью описала ситуацию в языке стилистических различий пикапа — «старая аристократия» это когда зовут в дорогой ресторан, читают Бродского и Цветаеву и, расплачиваясь по счету, делают куртуазное предложение: «тогда бы, может быть, и дала»; «новые люди» — это когда прямо в кабинете левой рукой кладут на стол пачку купюр, правой в тот же самый момент расстегивают ширинку — мерзко! унизительно! да как вы смеете?

Драма в том, что старая аристократия доживает свои последние дни в сиротеющих рублевских донжонах. Она больше ничего не решает и ни на что не влияет; новая архитектура позволяет в принципе игнорировать ее трепыхания: в рамках 86% рейтинга можно выстроить вполне себе живую конкурентную политсистему, и это — о ужас! — будут действительно партии, действительно выборы и действительно местное самоуправление, то есть буквальная реализация всего того набора лозунгов, которые многие годы устами коллективной Собчак ретранслировало старое боярство, ни разу не предполагая, что все это когда-либо будет реализовано на практике. Причем такая реализация означает только одно: «бояре» — за бортом. Хотя бы потому, что они никогда не пойдут сами по дворам и подъездам решать коммунальные проблемы избирателей, никогда не отправятся своими ногами к мелким чиновникам решать проблемы каждой бабы Дуси — а без этого, одной только платной медиакампанией, никакие выборы в новой реальности никогда не выиграешь. Пришло время тех, кто многие годы томился в гетто старой политсистемы — функционеры КПРФ, СР, ЛДПР и даже того же Едра в «негламурной» его части, люди в неладно скроенных пиджаках с галстуками не в тон и картофельными лицами, но именно поэтому воспринимаемые бабой Дусей не как небожители из телеэфира, а как свои в доску, пусть даже и по-мелкому вороватые, но родные.

Заграница нам поможет — последняя надежда «старой аристократии», для которой во все времена и в любой стране сословные барьеры были куда более значимы, чем этнонациональные. Поэтому именно для них риски изоляции страны и любые движения в эту сторону являются жизненной катастрофой, в то время как для всех остальных — досадной неприятностью, «одной из». Поэтому украинский конфликт — та самая соломинка, за которую хватаются «бояре» в поисках путей возврата в светлое вчера, которым для них выступают уже не 90-е, куда там — а то самое «околоноля».

Но если с осколками феодальной фронды все более-менее понятно, то вот с будущим режима все куда как непросто. Союз короны и «новых людей» оказывается перед развилкой двух сценариев — «революция снизу» и «революция сверху», иначе говоря, опричнина. Уже не фейково-постмодернистская по Пелевину-Сорокину, которая была больше ролевой игрой, чем действительным классовым переворотом, а по существу — без песьих голов, но с действительным перераспределением благ и статусов на уровне значимых социальных групп.

Механика тут следующая. Стремительно скудеющая сырьевая рента волей-неволей выталкивает систему в сторону развития капиталистических отношений — по кольберовской, меркантилистской модели. Наши контрсанкции — первый робкий шажок в эту сторону, но настоящей политической и социальной силой станут те, кто смогут заполнить образующиеся пустоты на внутреннем рынке. Сейчас мы наблюдаем стремительное формирование нового альянса между новой бюрократией, «вторым эшелоном» политического класса (те самые люди в неладно скроенных пиджаках) и поднимающимся предпринимательским сообществом — опять-таки, в сильно видоизмененной трактовке предпринимательства. Это уже не забавные фрики нулевых — чичваркины-полонские-дымовы-тиньковы, а такие невзрачные дяди, умеющие чинить котельные, поднимать лежащие заводы и выбивать из властей всех уровней особые условия работы; с сословно-стилистической точки зрения — те же самые «новые люди». То, что я наблюдал на встрече актива ОНФ с Путиным: «Владимир Владимирович, только не отменяйте санкции, у моего сыроваренного завода наконец-то появился сбыт!» Старая аристократия, прекрасно знающая, каким должен быть вкус настоящего пармезана, выплескивает на этих наглых выскочек полную меру презрения к их способностям и вообще к идее делать что-либо «в этой стране», но 86%, смотрящих в продуктовом в основном на ценник, на них и возлагает надежду — на то, что будет и еда, и, что даже важнее, работа.

Рано или поздно у этого поднимающегося нового слоя возникнет конфликт с держателями базовой инфраструктуры — дорог, труб, кабелей, бюджетных потоков и налогового контура. В какой-то момент этот конфликт начнет выплескиваться в политическую плоскость — собственно, шум по поводу ухода Якунина это такая первая ласточка наступающей новой эпохи. И здесь вопрос в том, кого поддержит корона — пацанов, посаженных на эти потоки еще в позапрошлую эру, или этих вчерашних лавочников, постепенно дозревающих до понимания, что «они здесь власть».

От этого зависит, как именно будет оформлен наш переход из феодализма в капитализм — по петровской модели догоняющего развития путем классовой революции сверху, или же в форме национально-освободительного движения, логически завершающего процесс, когда-то начатый самим же режимом — усиление государства за счет демонтажа старых феодальных отношений и их бенефициаров, репрезентуемых ныне «коллективной Собчак».

Как последовательный контрреволюционер, я буду до последнего бороться именно за петровскую модель. Власть должна играть на опережение, в ее партии с Историей полем всегда является время. Сколько его у нас? Достаточно ли, чтобы успеть?

[fbcomments]

About Алексей Чадаев

Директор Института развития парламентаризма