Какое-то время назад я начал для себя разбираться в философских основаниях сегодняшней педагогики. Упёрся в Эразмово — «людьми не рождаются, но делаются путём воспитания», изучив попутно описанные случаи с «детьми-маугли» — истории о том, что некоторые аспекты даже не социального, а собственно человеческого закладываются только в определенном возрасте, и если этот момент пропущен — мы имеем дело с умственно отсталым инвалидом, полуживотным. Это заставило меня поизучать существующие концепции стадиального развития личности в детском возрасте, из которых, пожалуй, наиболее эвристичной мне показалась «лестница Странника» у Кожаринова-Кордонского.
Не углубляясь в тему, скажу свой основной вывод: к так называемым «взрослым» вся эта стадиальность тоже относится в полной мере. Мы все — в очень разной степени «взрослые», и мера «взрослости» почти не коррелирует с биологическим возрастом. Но факт в том, что нормальная, работающая горизонтальная коммуникация возможна только между людьми того же или близкого социального возраста — в других случаях практически сразу же вырастает коммуникативный барьер.
Образовательно-воспитательная машина, по всей триаде детсад-школа-вуз, выполняет в этом смысле огромной важности работу — она синхронизирует, «причесывает» и ритмизует взросление сверстников, тем самым создавая целые поколенческие коммуникативные общности. Но потом, после 22-23 лет, когда из этой машины большинство выпадает, все равно начинается рассинхронизация и разрыв. В этом смысле дальнейший прогресс, скорее всего, рано или поздно приведёт к тому, что сверстников будут доучивать в обязательном порядке раз в пять лет на протяжении всей активной жизни — это сильно увеличит социальную связность во «взрослых» поколениях.
—
Очевидно, что среднее образование несёт функцию социальной адаптации учеников (даже в большей степени, чем нагрузка их «знаниями»), а вот высшее — уже практически нет. Ну и те, кто продолжают углублять знания после диплома, скорее наоборот — становятся в большей степени дезадаптантами. В чем там механика?
Насколько я понимаю, под обучением мы имеем в виду несколько очень разных процессов:
1. Приобретение навыков. То, что более уместно назвать словом «тренировка». Навык читать, навык писать, навык считать, навык завязывать шнурки и т.д. Тут основная метода — поставить рядом кого-то, кто уже это умеет, и повторять за ним, пока не начнёт получаться так же хорошо (а «тренер» подскажет-поправит). Та же штука — в освоении рабочих специальностей по модели «мастер-ученик»: «повторяй за мной».
2. Приобретение знаний. Это именно загрузка в мозг и усвоение разнообразной информации. Здесь важна вроде бы способность к запоминанию, но механизмы нашей памяти устроены так, что они достаточно произвольно и неподконтрольно нам отделяют важное от второстепенного. Поэтому сначала ученику транслируется схема, некоторая достаточно абстрактная модель и описывающий ее специальный язык. И лишь потом на этот каркас нанизывают содержимое — имена-даты-явки-пароли. Тогда правильным образом настроенные алгоритмы памяти сами раскладывают информацию по полочкам. Кстати, операция по «нанизыванию» нового контента на имеющуюся схему — это как раз «навык» (см.п.1).
3. Развитие мышления. Вот это самый высший пилотаж. В последние годы много нового узнали о работе мозга, и в частности вскрылась механика работы нейронных цепочек: если нейроны хотя бы однажды замкнулись в определенной последовательности, второй раз воспроизвести ту же последовательность (сколь угодно сложную и причудливую) им легче, чем построить цепь другой геометрии.
На бытовом уровне это означает, что человек с самого раннего детства формирует свой индивидуальный набор шаблонов мышления, и в большинстве ситуаций стремится задействовать именно те готовые шаблоны, которые у него уже есть. Лишь наличие железобетонного подтверждения, что ни один из имеющихся шаблонов в данном случае не годится, вкупе с витальной мотивацией на решение проблемы, может спровоцировать взрослый мозг на выстраивание какой-то новой, непривычной для себя цепочки.
Детский мозг более пластичен и трансформируем в этом отношении, чем взрослый. Но «окостенение» шаблонов мышления происходит очень быстро, на жесткой допаминовой схеме «успех-вознаграждение»: один раз прокатило — буду повторять, даже если в следующие разы будут осечки, и лишь когда совсем перестанет получаться, брошу — но в этом случае неизбежно пройду жесткую депрессию, сопоставимую по эффекту с ломкой после наркотиков опиатной группы. Иными словами, развивать мышление — процесс по-настоящему трудный и мучительный.
Мышление лучше развивают те дисциплины, в которых больше абстракций — философия, математика, теоретическая физика, теоретическое же право и т.д. Собственно, эти последние все и есть ответвления и подразделы философии: чтобы понять это, скажем, про математику, достаточно осознать, что натуральное число — это всего лишь слово в однобуквенном алфавите. А теоретическая физика — это та же богословская схоластика, но с «силами» и «законам» вместо ангелов-демонов и натуральным экспериментом вместо мистического откровения.
Однако же каждая из дисциплин, кроме собственно трансляции знаний, «прокачивает» те или иные схемы мышления. История, скажем — это тренажер для логики причинно-следственных связей, понимания пространственно-временнЫх взаимозависимостей. География, как и геометрия, развивает пространственное мышление, способность мысленно оперировать объектами сложной визуальной конфигурации. Биология даёт мышление закономерностями жизненных циклов белковых организмов, их взаимодействиями с неживой природой и друг с другом. Словесность прокачивает навыки языкового мышления, владения языком и языками, распознавания и конструирования вербальных конструкций. И т.д., и т.п.
Но, повторяю, одно дело — оперировать уже существующими схемами, развивая и углубляя способность к их применению, и совсем другое — уметь конструировать новые, собственные схемы мышления ад хок, под задачу. Как ни странно, одна из главных дисциплин в этом деле — литература; выполняющая сейчас ту роль, которую в дописьменных социумах выполняла мифология, разного рода эпосы.
Если пробовать изложить мысль нынешним манагерским воляпюком, литература — это такой case studies по «освоению» серии жизненных ситуаций, в которых человек именно что сталкивается с непригодностью шаблонов — будь то эпос, где в центре «подвиг», или лирика, где в центре эмоциональная драма, все это — слепки действительных или вымышленных ситуаций трансформации, движения, «шага» по Лестнице Странника.
—
А в чем, собственно, прок от развития мышления?
Если в двух словах, то так. Какое-то время назад я написал несколько текстов по мотивам книги Поршнева — его модель эволюции хомосапиенса из обезьяноподобных предков. В центре там — сеченовская по генезису идея «торможения рефлексов», то есть появление механизмов, блокирующих «автоматическую» реакцию нервной системы на внешние раздражители. Если по-простому, то ключевой сдвиг — появление возможности непредусмотренного, не запрограммированного природой действия. С неизбежным здесь выводом, что мышление как таковое, разум — есть от начала и до конца штука глубоко противоестественная.
Вот тут мы и возвращаемся к той самой идее Эразма, с которой я начал текст. Есть байка, что будто бы когда Г.П.Щедровицкого спросили: «а возможно ли создание искусственного интеллекта?» — он ответил: «а где и когда вы видели естественный интеллект?» Иными словами, «искусственный интеллект» уже давным-давно создан. Мы он и есть.
И система образования, под этим углом зрения — не что иное, как механизм воспроизводства, обновления и развития этого самого искусственного интеллекта. Поверх «естественного» — недолговечного, ненадежного и глючного, но какой уж есть — белкового носителя.
В этом смысле и навыки, и знания — вещь сама по себе хорошая, но сугубо прикладная. Обладая лишь ими, ты можешь лишь крутить колесо сансары, воспроизводя и повторяя то, что уже придумал и сделал кто-то до тебя. Создавать что-то принципиально новое, небывалое, ранее невозможное и немыслимое, ты можешь ровно в той мере, в которой на это способно твоё мышление.
А ценно, по большому счету, именно и только это.