Как справедливо заметила новый министр образования, «сегодня дети — завтра народ». Вот про это — следующий текст «образовательной» серии.
Образование — способ подготовки людей к будущему. Но также, в значительной степени, это и способ формирования этого будущего, влияния на него. В этом смысле один из самых важных вопросов в образовании детей — а к какому, собственно, будущему мы их готовим? Что мы про него понимаем уже сейчас и как хотим его изменить?
Категория «будущее» отражает совокупность изменений, дающую качественное отличие грядущей реальности от нашей сегодняшней. Если все эти изменения такого качественного отличия в сумме не дают, она, эта категория, не нужна. Говоря о будущем, нелишне помнить, что их, таких «будущих», вообще-то всегда три:
1) «Прогнозное» будущее — автоматическая экстраполяция существующих тенденций, продление их во времени; если по-простому — «если все будет идти так, как идёт сейчас, к чему это приведёт»
2) «Проектное» будущее — долгосрочные планы и их целенаправленная реализация; «то, как я хочу, чтобы стало».
3) «Черный лебедь» — некое неожиданное, не предусмотренное ни прогнозами, ни планами изменение катастрофического (в математическом смысле слова — «теория катастроф») характера.
Как ни странно, не только отдельный человек, но и общество в целом не в состоянии одновременно заниматься «всем сразу». Есть темы, находящиеся в приоритете, в фокусе государственного и общественного внимания, а есть находящиеся на периферии; но такая иерархия приоритетов динамически меняется со временем. Скажем, вопросы экологии и охраны окружающей среды мало кого беспокоили в первой половине ХХ века; по-настоящему эта тема «заиграла» только на памяти ныне живущих поколений. Соответственно, то, что в фокусе внимания и на чем сосредоточены коллективные усилия — больше в зоне «будущего №2», проектного; то, чем не занимаются или занимаются в меньшей степени, скорее находится в зоне «будущего №1», прогнозного — «идёт как идёт». Плюс есть слепое пятно, пространство рисков и неопределенностей, из которого прилетают «черные лебеди» (часто являющиеся результатом чьих нибудь еще проектов, просто до поры хранящихся в тайне).
Про черных лебедей надо еще вот что сказать. Внезапные изменения катастрофического характера часто являются результатом длительного накопления небольших, неочевидных подвижек в тех или иных сферах, которые каждая в отдельности остаются без внимания в силу их вроде бы несущественности, но могущих накапливаться, суммироваться. Например, эрозия советской идеологической машины долгое время была именно таким вялотекущим, подспудным процессом; и лишь в Перестройку вышла на поверхность в качестве быстрого, катастрофического обвала. Но этого обвала, впрочем, могло и не произойти, если бы не толчок, который спровоцировал перетекание процесса из вялотекущей в острую фазу. Однако, повторяю, рвётся обычно там, где тонко.
Для иллюстрации подхода я часто пользуюсь стратегией игры го. В ней для влияния на факторы, которые трудно поддаются изменению, задействуется именно медленное накопление преимуществ, по возможности как можно дольше неочевидных. И лишь тогда, когда баланс этих накопленных неочевидных преимуществ сдвигается достаточно в твою сторону, можно делать решительное, демонстративное действие на захват территории или окружение чужих групп.
В этом месте не могу не процитировать одну известную фразу по поводу того радикального изменения, которое случилось на европейском континенте в XIX веке в результате появления Германской империи в качестве доминирующей силы: «битву при Садовой выиграл прусский школьный учитель». Ее приписывают Бисмарку, что и понятно, хотя на самом деле ее автором был лейпцигский профессор географии Оскар Пешель. Она, в сущности, про то, что именно система начального и среднего образования является тем институтом, который может производить медленные, неочевидные, но решающие изменения в структуре общества, позволяющие ставить и достигать цели общенационального масштаба, ранее в принципе неосуществимые.
Есть ли у нас, как у страны, сегодня цели такого калибра? В горизонте одного-двух поколений? В чем конкретно, в каких качествах мы хотели бы добиться качественного преимущества людей, прошедших нашу отечественную систему образования, перед людьми, ее не прошедшими или прошедшими чьи-то другие? Чему такому мы должны научить детей, что даст им — или нам как социуму — качественное превосходство в мире 2030-2050 годов?
Собственно, без ответа на этот вопрос невозможно сказать, чего мы хотим от Минобра — хоть ливановского, хоть васильевского.