1. Задрожал ли уже режим, бросились ли уже сатрапы паковать чемоданы, заслышав опять 12-го грозное «кря-кря» на Пушке? Пока, как видно — из серьезных людей никто и не почесался даже.
2. Представляет ли лично Алексей Навальный какую-то реальную угрозу как лидер-кандидат-политик? Только в одном-единственном случае: если кому-нибудь из «наших партнеров» захочется сделать из него «голову Гонгадзе». В живом виде он ни на что из перечисленного не годен. Вопрос не в талантах-компетенциях-способностях; это, в конце концов, как-то тренируемо. Проблема в другом: он псих, баба в штанах, а это уже не починишь. Не лидер.
3. Представляет ли какую-то угрозу созданная Навальным движуха и клюнувший на нее молодняк? Да, представляет. Потому что давит на животные эмоции, темную сторону психики – зависть, ненависть, истерика, психоз; и на эдаких говнах вызревает субкультура, в которой базовым ритуалом становится перманентный «праздник непослушания», поначалу кажущийся безобидным, но с быстрой возгонкой. У Лукьяненко «темные Иные» питались негативными эмоциями окружающих их смертных – вот тут ровно эта механика.
4. Почему у него это получилось? Потому, что политика сегодня это форма досуга, развлечения, средства борьбы со скукой. Публичная истерика или склока на площади всегда собирает вокруг себя толпу зевак, и долго удерживает ее фокус внимания. Наоборот, уйдя в бубубу про «решение проблем простых людей», режим утратил фокус внимания, его нарратив воспринимается как скучный. А никто так сильно не скучал, как ты в свои 17.
5. Важно разуть глаза: сюжет увлекательного сериала, который нам показывают – никакая не коррупция. А сверхпотребление сильных мира сего, вызывающе роскошное и непонятно как и откуда оплачиваемое. «Коррупция» – лишь иероглиф, маркирующий эту вызывающую непонятность, и попутно работающий как алиби реального психологического движка процесса – имеющего, как и сто лет назад, старую добрую классовую природу.
6. Основную угрозу представляет не Навальный, не его моб, не «коррупция» и не «цветная революция». А разобранность, разобщенность и дезориентированность элиты. Она и сама толком не понимает, куда мы теперь тут идём, и бубнит мантры из методичек трехлетней давности – больше в порядке самогипноза, чем для какого-то дела. Ну и грызётся между собой, деля места у трона.
6. 1917-й – это о том, как перегрызшиеся между собой элитарии погнали каждый своих пролетариев убивать друг друга – а пролетарии в ответ, что закономерно, обернули оружие против них самих и едва не поубивали их всех скопом. Ленин – фигура-предупреждение о том, что бывает, когда «лучшие люди» в разборках друг с другом путают берега.
7. Пресловутый nation building – средство преодоления классовых различий во имя национально-культурной общности; но сто лет назад жизнь показала, что далеко не гарантированное. Парадоксально, но глобализм, уничтожающий и размывающий nation state, выполняет ту же роль, что сто лет назад мировая война. Обостряя именно классовый антагонизм. Поскольку в условиях стирания национально-культурной идентичности единственная идентичность, которая остается и работает — классовая. Блеяние о «лифтах вертикальной мобильности» и «отсутствии будущего» – лишь предвестник нового, куда более резкого языка конфликта между имущими и неимущими. Но идеологи этого нового передела еще не вышли на арену.
Есть ли время подготовиться к их приходу?