Путин в Разливе

Июльский путч уже позади, Ленин сейчас в Разливе — пишет главный текст своей жизни: "Государство и революция". Главный потому, что он дал беспроигрышный рецепт победы в октябре и после — по сути, инструкция к применению, лучший вариант качественного политического текста.

Победу Ленина удобно понимать в терминах стратегии го: сначала создать базу на стороне, потом атаковать центр. Базой стала "партия ленинского типа" — идеологически-кадрово-организационная сущность, которой не было ровно ни у кого из тогдашних игроков на поляне. Без прочной опоры на базу контроль центра ничего не даёт сам по себе, а борьба за него может обернуться катастрофой — в правоте этой стратагемы убедились в ближайшие годы последовательно Корнилов, Керенский, левые эсеры, Колчак, Деникин, а потом, в двадцатые, и право-левые оппозиции уже внутри самой КП(б).

Ленина считают гениальным революционером, но парадокс в том, что именно революционер он не самый яркий. В 1905-м у него не получилось вообще ничего; в феврале 1917-го он одиноко депрессовал в Швейцарии и в события не поучаствовал никак; а собственно Октябрь можно было бы понимать скорее как разборку вчерашних партнеров по антикорниловской коалиции — ведь именно Керенский вооружил петроградскую Красную Гвардию, готовясь к отражению атаки Корнилова на столицу, а потом не удержал под контролем своих ситуативных союзников.

Но Ленин безусловно выдающийся идеолог и организатор политической машины — собственно партии, главного своего детища. И в этом отношении, пожалуй, Сталин и в самом деле оказался наиболее способным его учеником, повторив тот же финт: сначала обеспечить контроль над партией (через контроль над партийным аппаратом, медленно наращиваемый с технической поначалу позиции "руководителя аппарата", т.е.генсека), и только потом захватывать верховную власть, методично ослабляя одних своих ключевых конкурентов серией тактических альянсов с другими, а потом меняя конфигурацию очередным "идеологическим" поворотом.

Специфика России постсоветской — в том, что ленинская архитектура, в общем виде изложенная в ГиР, продолжает работать и в ней, а драма в том, что никем это уже давно не осознается — и потому действует как бы "само по себе". В ленинской модели партия стоит над государством и управляет им, а уже оно управляет страной. В нашей нынешней роль этой супернадстройки выполняет институт президентской власти — "коллективный Путин", структурированный через АП, Совбез и группу завязанных лично на президента руководителей крупнейших хозяйственных структур — то, что Минченко несколько неуклюже называет "политбюро" (неуклюже потому, что "бюро", конечно, на самом деле не "полит"). Именно поэтому "нет Путина — нет России": в ленинско-сталинской модели снос супернадстройки автоматически означает катастрофу государства, оставшегося без внешнего по отношению к себе управляющего субъекта.

В то же время у нас есть и партии "обычные", буржуазные, ни разу не ленинского типа — ЕР, КПРФ, ЛДПР, СР и прочие. Это структуры, работающие внутри контура государства, и в принципе не способные по своему устройству становиться в суперпозицию, не заточенные под это никоим образом. Ориентированные на массовость и "мягкое" членство, а не на жесткую идеолого-политическую иерархию — иными словами, не по Ленину, а по Плеханову-Мартову, если вспомнить известный раскол 1903-го года.

Будучи никем не осознанной, такая архитектура именно поэтому крайне трудно трансформируема. Реальных сценариев ее изменения немного — всего два: либо сильные изменения внутри самой "суперпартии", либо появление альтернативной ей другой, превосходящей ее по ключевым параметрам качества, сформулированным вчерне еще дедушкой Лениным. То есть обладающей более жесткой идеологией, более качественной системой подготовки кадров и более эффективной организационной структурой. Скажем, банда пиарщиков-самоучек под знамёнами Навального не способна на такую трансформацию даже в теории, поэтому здесь, хвала Аллаху, можно расслабиться.

Основная уязвимость "суперпартии", как показал наш ХХ век, в другом: выхолащивание идеологического стержня, на котором и происходит ее сборка, приводит вторым темпом к развалу мотивационной структуры у правящего ядра. Коррупция и безудержное потребление — всегда обязательный спутник такого развала: перестав жить для идеи, люди всегда и сразу же начинают жить "для себя", а на самом деле — для жён-любовниц-внучки-жучки-etc. Будь ленинская партия орденом боевых монахов или лучше евнухов — СССР просуществовал бы еще несколько поколений как новенький. Марксизм как систему взглядов превратили в мертвую догму и сбагрили в утиль на целое поколение раньше, чем распался СССР — слишком уж токсичной была та жесткая связь слова и дела, на которой строилась вся ленинская механика. В то время как на Западе неуклонно наращивали аппарат современных гуманитарных дисциплин, в первую очередь экономикса и социологии, уже к 50-м дававших куда более точную картину знаний об обществе, чем законсервированная в реалиях середины XIX века марксистская догматика советского извода.

Путинская "суперпартия" имела и до некоторой степени продолжает иметь свой собственный идеологический арсенал — своеобразный неосоветский реваншизм, обогащённый причудливым миксом из идей разного рода послевоенных диссидентов, как внутри-, так и внесистемных — в нем звучат и Сахаров с Солженицыным, и Суслов с Андроповым, и позднесоветские технократы-"госплановцы" вместе с экономистами "Змеиной Горки" (Гайдар-Чубайс-Ивантер), и шестидесятники вместе с оппонировавшими им авторами "Иного" (один из которых, А.Р.Белоусов, по сей день действующее лицо в "ближнем кругу"). Но он очень рыхлый, неоформленный и уязвимый, а главное — нет никакой институциональной точки, где весь этот разношерстный "компот" можно было бы собрать и привести к сколь-нибудь непротиворечивому виду.

А потому очень и очень сильно завязан на личный фактор — собственно, на Путина. Именно поэтому, интуитивно чуя "как что работает", нынешние претенденты в идеологи один за другим таскают ему на одобрение одну за другой "стратегии долгосрочного развития" — Кудрин, Глазьев, Титов, даже Грызлов. Но все эти тексты без исключения — невнятное квазитехнократичекское мычание, да и не могут быть другими в отсутствие политического, т.е. ценностного (аксиологического) языка.

Потому что прежде чем формулировать для системы задачи, надо вначале обозначить для нее цели. А это, в свою очередь, возможно только в пространстве языка ценностей. Увы, у всех помянутых граждан уровень владения ценностным языком заканчивается где-то в районе "мы за все хорошее, против всей …ни" (с)Шнуров. Не их вина — проблема воспитавшей их всех брежневской системы с ее глубинным институциональным табу на рефлексию оснований своего существования, проистекавшего из страха уцелевших в сталинские годы партийных функционеров перед любым серьезным разговором об идеологии, с неизбежным окончанием в подвалах Лубянки за право-левый уклон.

Перед столетием Октября таки есть о чем подумать.