Новое

Дорога из жёлтого кирпича

Некоторые VIP-читатели «Длинной телеграммы» попросили меня развернуть тезис о том, что разметка политического поля, основанная на борьбе с «оранжевой угрозой», в стратегической перспективе ошибочна. Значит ли это — так звучит вопрос — что такой угрозы не существует? 

Для того, чтобы на него ответить, необходимо сначала детально разобрать такой идеолого-управленческий конструкт, как «образ будущего».

На смысловом уровне. Есть мейнстримный идеологический детерминизм, основанный на аксиоме о том, что все страны идут примерно в одну и ту же сторону по некому единому пути прогресса, но с разной скоростью. И некоторые ушли по этому пути сильно вперёд, другие оказались в отстающих. Быть впереди выгодно: более развитые технологии, более высокое качество жизни, более справедливое и равноправное общественное устройство. Наконец, более выигрышные позиции на глобальном рынке, статус источника образцов и стандартов для остальных. Условно говоря, в этом случае твоё настоящее — это и есть «образ будущего» для остальных — тех, кто сзади. 

На организационно-политическом уровне принятие всех этих умолчаний означает, что всегда есть возможность поверять ту или иную национальную политическую и социальную систему неким внешним эталоном. И «от имени и по поручению» этого «сияющего города на холме» аргументированно критиковать любую систему, выступая уже в ипостаси не просто одной из политических сил, отстаивающей интересы той или иной социальной группы, но в ипостаси уполномоченного прогрессора, владеющего абсолютной истиной по поводу необходимого и неизбежного пути развития. Из таких критиков и вербуются контрэлиты, а дальнейшее уже дело техники — найти опорную группу поддержки, являющуюся поставщиком кадров для медийно-привлекательной массовки и в назначенный час выводить её на нужную площадь, заряженную и вооруженную набором технологий уличной борьбы. 

Ключевая слабость мягких авторитаризмов, делающих таковые уязвимыми для «хакинга», складывается из трех составляющих. Во-первых, это всегдашний разрыв между декларируемым (в тч на уровне конституций и законов) и реальным общественно-политическим устройством — наличие «теневой системы», сила которой впрямую зависит от уровня прозрачности. Во-вторых, это деполитизированное и демотивированное население, годами и десятилетиями пребывающее на дистанции от механизмов власти и искренне уверенное, что от него никогда ничего не зависит и оно никогда ничего не решает — это удобно для управления в «мирное» время, но становится ахиллесовой пятой в ситуации прямого конфликта власти с отмобилизованным контрэлитами меньшинством. Наконец, третье — и самое главное: критическая зависимость от интерфейсов подключения к глобальному миру, от внешней конъюнктуры, которая в последние годы все больше диктуется политикой, чем собственно экономикой: от рынков до капиталов и имущества и семей элиты, как правило размещаемых в «первом мире».

Соответственно сценарий выглядит неубиваемым: в пресловутый «назначенный час» (привязанный, как правило, к каким-нибудь местным выборам, пусть сколь угодно декоративным) на авансцене является румяный мóлодец с сертификатом «я-из-будущего» наперевес, а под его началом — группа молодежи, увидевшей в этой движухе долгожданный способ решения в первую очередь своих самых острых — гормональных — проблем. Выборы нечестные, «они» всё украли, мыздесьвласть. Начальство реагирует двумя способами: оно, с одной стороны, выводит на улицу ментов, но с противоречивыми инструкциями: «не бить» (потому что «онижедети»), «не палиться» (особенно под чуждые камеры, но сейчас любой смартфон камера), но при этом «не пущать» и «не позволять»: у ментов в голове каша, они выходят уже изначально злые и демотивированные. С другой — пытается мобилизовать в пандан каких-нибудь «своих», но многотысячные толпы со всяких первомайских демонстраций внезапно куда-то рассасываются — см.пункт номер 2 в списке слабостей. А дальше начинается театрализованное шоу «казаки-разбойники», где очень важно подловить «власть» на зверствах — в идеале, чтобы кого-нибудь в толпе вообще убили (именно за этим на «майданах» обязательно появляются какие-нибудь «неопознанные снайперы»). Вот, собственно, и вся технология, или «Джин Шарп для самых маленьких». 

При этом набор требований к румяным молодцам, выступающим в роли прокси-прогрессоров — прекрасно описан еще в куда более древнем, чем Шарп, учебнике по технологиям цветных революций — книжке «Волшебник изумрудного города»: прокси-прогрессор — проксигрессор — должен быть или соломенным чучелом с опилками в голове, или ржавым андроидом на механических ходулях, или на худой конец патологическим трусом без яиц. В идеале — сочетать все три качества, насколько это вообще возможно. Но это, в общем, и так все знают уже много лет. 

Ключевым смысловым движком, делающим всё это возможным, является, однако, тот самый помянутый в начале текста исторический детерминизм. И — как его необходимое следствие — принципиально заёмный, импортированный «образ будущего», от имени которого (пусть даже необязательно по прямому мандату его вендоров) всегда действуют румяные молодцы. 

В этом смысле главный вызов всегда не в том, чтобы найти контртехнологию против технологии. А в том, чтобы найти контридеологию против идеологии. 

Ключевая проблема тысячелетней России в том, что идейно-организационный конструкт под названием «образ будущего» у нас был заёмным вообще всегда, на протяжении всей нашей пресловутой тысячелетней истории. Мы импортировали его последовательно у варягов, у византийцев, у монголов, снова у византийцев, у поляков, у голландцев, у немцев, снова у немцев, у американцев, а теперь, похоже, готовы за ним даже в Сингапур смотаться, судя по некоторым недавним программным текстам. Мы веками покупаем и адаптируем и начинаем считать своими чужие мечты и эталоны — за мед, деготь, пеньку, лес, пшеницу, нефть, газ и, конечно, за пот и кровь. Даже коммунизм пришел к нам как модная немецкая теория — надо ли удивляться, что он так легко «зашёл» в стране, два века до этого управлявшейся немецкой династией? Надо ли удивляться, что и сегодня Греф учит нас будущему почти дословно фразами Штольца из «Обломова»?

Ключевой вывод из сказанного: борьба за суверенитет начинается с будущего. До тех пор, пока мы пользуемся заёмным, к нам всегда может прийти откуда-нибудь милая девочка Элли — чтобы решать, какое именно чучело должно нами править. С точки зрения неумолимой логики Настоящего Мира. 

[fbcomments]

About Алексей Чадаев

Директор Института развития парламентаризма