Ленинское государство Путина

Пока тема самоизоляции на наших глазах вытесняет из повестки тему обнуления, несколько отвлечённых рассуждений, можно сказать, о вечном.

Когда голосование по поправкам в Конституцию назначили на 22 апреля, я вздрогнул — ведь это 150-летие со дня рождения автора самой первой из наших конституций ХХ века. Случайности неслучайны, как говорила одна старая черепаха из мультика. И поскольку я твёрдо уверен, что мы на самом деле до сих пор живем именно в ленинском государстве, и готов это обосновать кому угодно и когда угодно, отсюда выросла некоторая смысловая схема.

Ленин мне вообще сейчас гораздо больше интересен, чем Сталин — хотя «в целом по больнице», такое ощущение, всё скорее наоборот. Первый стал эдаким курехинским грибом, деталью ландшафта, и сегодняшние родители уже не в состоянии объяснить детям, что это за лысый истукан на площади и почему он тут стоит. По поводу второго же ломаются копья, бурлят до сих пор какие-то споры, есть масса активных фанатов и хейтеров — будто и не умирал он почти 70 лет назад. Покойный Пятигорский, придя как-то лет пятнадцать тому на один из моих дней рождения, отозвал меня в сторонку и сказал: «молодой человек, бросьте заниматься хуйней и напишите книгу о Сталине!» Но я, прочитав с тех пор о Сталине с пару десятков разных книжек, чуть ли не все его собственные сочинения и перелопатив горы протоколов всяких партийных съездов, пленумов и конференций сталинского периода, так и не понимаю до сих пор, что я интересного могу о нем написать.

Мнение, конечно, составил, и оно не устроит никого — ни фанатов, ни хейтеров. По мне, это был довольно обычный и малоинтересный человек, с неплохими (но опять же не выдающимися) организаторскими способностями, но главное — с навыком трезво оценивать свои собственные возможности и очень развитым умением не дать себя обмануть никому, включая самого себя же. Прирожденный «второй номер», зам по орг- и хозчасти при хорошем лидере, но с массой недостатков даже для этого амплуа — начиная с нестабильной психики и букета всевозможных комплексов, и заканчивая чисто кавказскими слабостями, от фаворитизма и параноидальной подозрительности до обостренной чувствительности ко всему «этническому». Как интеллектуал — тоже очень посредственный, с выработанной чуть ли не еще в семинарии склонностью к дидактике и начетничеству. В позиции первого номера он оказался во многом случайно, в результате избранной им самим почти животной стратегии борьбы за выживание в том адском клоповнике товарищей, который представляла из себя большевистская верхушка после смерти Ленина. Но вплоть до самого конца комплексовал по поводу своего очевидного несоответствия этой роли и внутренней неспособности с ней справляться. Во что он точно не верил — так это в слащавый поток панегириков «отцу народов», прекрасно понимая как восточный человек цену всему этому рабскому лизоблюдству. Но лесть ему все же нравилась, и это тоже была одна из слабостей. Если совсем коротко — уважаемый кавказский человек, могущий быть хорошим директором овощебазы, но волей случая оказавшийся на десятилетия вождем первого в мире государства рабочих и крестьян. И в общем справившийся и с этой ролью, но очень-очень на троечку, о чем он, впрочем, сам тоже прекрасно понимал, подводя итоги жизни. Фигура — да, масштабная, но человек, мягко говоря, не очень интересный.

Ленин — совсем другое дело. Странным образом, несмотря на сформированный в СССР египетского размаха посмертный культ, он до сих пор — фигура недооценённая и недоосмысленная. Если б лично меня спросили, кого поставить на первое место по значению из всех исторических личностей ХХ века, я бы без колебаний указал именно на него — ни Сталин, ни Ганди, ни Мао, ни Гитлер, ни Рузвельт с Черчиллем не тянут даже на сравнение. Именно Ленин оказался автором ряда фундаментальных инноваций, многие из которых только сейчас разворачиваются в полную силу — и лидерами в этом процессе выступаем отнюдь не мы, и вообще не страны победивших «коммунистических революций». А опять все тот же Запад, в строгом соответствии с историософскими построениями бородатых классиков марксизма.

Про Ленина — и самого Ленина — я тоже в последние годы читал много, но все как-то не в кассу. Книгу Данилкина про пантократора чего-то там вообще бросил не дочитав — очень видно, что писал человек, который в жизни даже пивным ларьком не управлял, не говоря уж чтобы людей на смерть посылать; и героя своего сделал таким же, как он сам. Чайна Мьевиль многое прозревает чутьем блестящего писателя-фантаста, но ему остро не хватает понимания русских контекстов. Пайпс гонит пропаганду, неплохую, но именно пропаганду. У Троцкого, как и на любую другую тему в его случае, слишком много «я». Ну и так далее.

Сам Ленин-интеллектуал — тоже нельзя сказать что в одном ряду с великими, будь то Маркс, Конт или даже Ницше. В его попытках «об философию» остро чувствуется русский провинциальный интеллигент-самоучка, начитавшийся и нахватавшийся «чего-нибудь и как-нибудь», плюс это вечное поволжское «что тут думать, трясти надо». «Материализм и эмпириокритицизм» вообще невозможно читать — это как если пустить дворового гопника на философский клуб и заставить обсуждать там с участниками «критику чистого разума». Но, парадоксальным образом, именно идеи и подходы, «смысловая рамка», если угодно — и есть самое ценное, что он оставил после себя; более ценное, чем «партия» и чем весь этот его «СССР».

И центральная его книга — всегда так думал и сейчас так думаю — это, конечно, «Государство и революция».

Я много писал про неё раньше, и не буду повторяться сейчас — у меня на сайте в поиске по слову «Ленин» вываливается аж 23 страницы ссылок. Конкретно «Государство и революция» я разбирал еще в 2007 году, и нельзя сказать, чтобы сильно изменил подходы с тех пор. Но в контексте 2020 года многие вещи надлежит перепроговаривать по-новому.

Все вышесказанное было вступлением, теперь, собственно, основная мысль, ради чего я про 22 апреля вообще вспомнил.

1. Конституция 1993 года — это конституция несуществующего государства, выдуманного и высосанного из пальца советскими правоведами типа Собчака, которые так и не смогли ни понять, ни принять ленинской модели и осмыслить ее в правовых категориях. По сей причине наша страна ни одного дня по этой конституции не жила, и скорее всего после принятия поправок по новой тоже жить не будет. Именно с этим связан оглушительный скепсис со стороны «глубинного народа» в адрес идеи с поправками — «чота они мутят, и это все точно не про нас». Страна же как жила, так по-прежнему и живет в ленинском государстве, которое в строгом смысле никаким «нормальным» государством не является и быть не может и не сможет никогда; а значит конституция может быть вообще любой — пусть каждый новый «первый» свою принимает, никто в общем-то не удивится.
2. Камень преткновения — «шестая статья» (о руководящей и направляющей роли партии). Я пересмотрел выступление Собчака на съезде народных депутатов: по его логике получается, что ее наличие обнуляет и обессмысливает все остальное, в ней написанное, от первого до последнего слова. Но в ленинском замысле это, строго говоря, так и должно быть.
3. Осмыслить и корректно описать правовым образом ленинскую модель государства можно только из оснований марксистской философии, более точно — из учения о классовой борьбе. Она, по Марксу — основной сюжет и основной движущий механизм всей человеческой истории, причём принципиально неустранимый до тех пор, пока основным ресурсным ограничением остаётся уровень развития производительных сил. Государство, как и вообще все социальные институты — будь то семья, суд, собственность, религия и т.д. — возникают и существуют исключительно в контексте этой борьбы и исключительно как инструменты господства одних классов над другими. Классическое государство — это по определению в первую очередь орудие классовой эксплуатации, и отсюда берётся тезис о неизбежном его «отмирании» в эпоху коммунизма, то есть полностью бесклассового общества.
4. Ленин в ГиР говорит буквально следующее. Победа пролетарской революции сама по себе не означает автоматически переход в бесклассовый коммунизм, поскольку уровень развития производительных сил как не позволял, так и не позволяет это сделать. А значит, если даже революция — даже всемирная, не говоря уж локальная вроде русской — упразднит государство, оно через какое-то время неизбежно самовосстановится, поскольку его первоисточник — классовая дифференциация и классовая борьба — никуда сами по себе не исчезнут. Из этого прямо следует парадоксальный тезис: коммунистическая партия, победив в революции, не должна пытаться упразднить государство, а должна вместо этого породить из себя своё собственное, выполняющее основные функции обычного государства, но находящееся в принципиально подчиненном и управляемом отношении к этой самой партии, которая осуществляет над ним управление на уровне целеполагания — в этом суть идеи «диктатуры пролетариата». И, более того, по сути оно представляет из себя нечто полностью обратное «нормальному» государству.
5. Ленин — юрист, поэтому говоря «диктатура», он пользуется строгим латинским правовым термином с полным пониманием его значения. Диктатура — это еще начиная с древнеримских времён вполне определенный правовой режим, применяемый в чрезвычайной ситуации, когда субъект — собственно Диктатор — ставит себя превыше всех существующих правовых установлений, директивно управляя государством. В ленинской логике — и это главная новелла — основанием для такой чрезвычайщины выступает не какая-то ситуативная проблема, вроде иноземного вторжения или гражданской войны, а сам факт наличия классов и классовой борьбы в обществе победившей пролетарской революции. До тех пор, пока ситуация именно такова, диктатура необходима и неотменима. Государство создаётся и существует как аппарат реализации этой диктатуры, но это ленинское государство прямо противоположно по своей основной функции государству обычному (в его терминологии — «буржуазному»). Если у «буржуазного» государства основная функция — это закреплять и поддерживать режим эксплуатации угнетенных классов угнетателями, то у государства, создаваемого «диктатурой пролетариата», функция прямо противоположная — всячески изничтожать эту самую классовую эксплуатацию и бороться с любыми ее проявлениями.
6. Именно поэтому государство ленинского типа — по определению — должно быть:

• врагом частной собственности
• основным перераспределителем благ
• номинальным собственником всех средств производства и всех ресурсов, понимаемых как «общенародные»
• аппаратом репрессивного подавления «буржуазных свобод», включая свободу слова, партий, собраний, выборов и прочей либеральной ерундистики (потому что иначе весь этот инструментарий попросту приберут к рукам имущие классы и употребят в целях эксплуатации)
• аппаратом полицейского порядка, охраняющим режим пролетарской диктатуры от контрреволюции, инспирируемой имущими классами
• кадровой системой, не допускающей изоляции представителей неимущих классов от социальных лифтов
• пропагандистской машиной, постоянно транслирующей в темные массы текущие партийные установки и обеспечивающей тем самым лояльность большинства

Теперь внимание: ВСЕМ этим признакам, в той или иной мере, соответствует путинская Россия. И, более того, соответствовала даже ельцинская, просто у неё еще силёнок тогда маловато было; но формулу «делиться надо» ельцинский советник Лившиц произнес в 1997-м, когда фамилии «Путин» страна еще не знала.

Более того: ВСЕ основные линии критики в адрес путинской России направлены на то, что она недостаточно соответствует этому набору требований. Она плохо и недостаточно перераспределяет ресурсы от богатых к бедным, плохо и недостаточно контролирует кадровый отбор (тема «принцев»), плохо и неправильно занимается пропагандой («транслирует одно, а надо бы другое») и т.д.

Именно поэтому единственное, что принимается большинством из всех конституционных новаций — это линия на закрепление социальных гарантий. Но и то — по принципу «хорошо, но мало».

7. Под этим углом любопытно рассмотреть такой постсоветский феномен, как «партия власти». Формально это упаковано как одна из множества «буржуазных» партий, существующих в конституционной многопартийной модели и участвующей в конкурентных выборах, но с одним важным уточнением: она должна в них ВСЕГДА побеждать, неважно как именно. Функционально же эта «партия» и эти «победы» нужны только за одним: «партия власти» должна контролировать основные конституционные институты не для того, чтобы проводить там какую-то свою собственную, «партийную» волю или линию. Ни на какую «линию» у неё вообще нет права, в отличие от остальных. А исключительно для того, чтобы безукоризненно проводить в них волю реального правящего субъекта, будучи управляемой «по звонку». Это — единственная гарантия управляемости системы поверх конституции, то есть опять-таки в режиме диктатуры (в правовом смысле этого слова).
8. Резюмируя. Путин — или, точнее, «коллективный Путин» — выполняет ровно ту функцию, которую в изначальной ленинской модели выполняла партия пролетарской диктатуры. И сама ленинская модель никуда не делась, мы по-прежнему в ней живем. В этом смысле «обнуление» — это все та же «шестая статья»: признание руководящей и направляющей роли Путина («коллективного Путина») по отношению и к самой конституции, и к описываемому ею государству. Вся суета по «транзиту», он же «трансфер» сводится к простому вопросу: кто будет Путиным после Путина, и это вообще единственное, что волнует по-настоящему всех участников процесса.

Набраться смелости и попытаться отменить «завоевания Октября», то есть поставить государство на первое место, демонтировав ленинскую надгосударственную надстройку как таковую, никто в нынешнем поколении политиков и государственных деятелей так и не смог. И не видно, что сможет в ближайшее время.

Дело Ленина живет и побеждает.