Победителей судят

Небольшое ночное рассуждение.

Есть два мощных образчика советского пропагандистского кино — «Председатель» с Ульяновым в главной роли героического председателя колхоза, и «Государственный преступник», где главную роль чекиста-расследователя, ищущего бывших фашистских пособников в послевоенном СССР, блистательно играет Демьяненко, в ту пору еще малоизвестный, а в недалеком будущем — всенародный любимец Шурик.

Что интересно, сценарий к первому писал Нагибин, а ко второму — вообще Галич, оба — будущие апостолы борьбы с советчиной. Ничего не известно о том, как к этой своей работе относился Галич (получивший за неё какую-то персональную благодарность от руководства КГБ). А вот из нагибинских дневников мы знаем, до какой степени он ее ненавидел. Чего стоит одна фраза про «злобного безрукого старика», отравляющего ему, Нагибину, его писательскую жизнь. Это он, между прочим, о прототипе своего главного героя, легендарном подрывнике Орловском, которого еще до Нагибина увековечил аж сам Хемингуэй в «По ком звонит колокол», и который после войны, уже оставшись без обеих рук, умудрился на белорусском пепелище создать первый послевоенный колхоз-миллионер. Но для Нагибина этот бывший НКВД-шник был, конечно, образцом ненавистного «сталинизма».

Странным образом, думая об этом, я снова возвращаюсь к фигуре Петра Чаадаева, который еще до того, как стать «басманным философом» и официальным сумасшедшим, был блистательным гусарским офицером, прошедшим всю войну с Наполеоном и гарцевавшим на коне по побеждённому Парижу. Чаадаев, конечно, фигура намного более симпатичная, чем эти двое, но меня сейчас волнуют сходства, а не различия.

В моей голове эта тема называется «победителей судят». Имеется в виду, что и после той, первой Отечественной XIX века, и после второй XX-го перед ними всеми вставал один и тот же вопрос — а вот это государство-победитель, будь то романовская империя или сталинский СССР, вообще может ли хоть сколько-нибудь соответствовать своей роли вершителя судеб мира? И равно как русские дворяне из поколения Чаадаева, так и всевозможных кровей интеллигенты из поколения Нагибина, Галича, Окуджавы и т.д., в какой-то момент становились в позу обличителей, с космических масштабов претензиями к «системе», которая победила. Для первых, видимо, триггером послужила судьба декабристов, для вторых — судьба жертв 37-го. Причем и те, и другие рано или поздно обязательно «будили Герцена», давая импульс созданию «дискурсов», которые через поколение-два разрушат эту самую «систему».

Чаадаев никогда не участвовал в имперском агитпропе в роли «райтера по темнику» (хотя этим много и активно занимался в последние годы своей жизни его друг Пушкин). Но все-таки дворяне есть дворяне: в их усилиях по осмыслению русской власти и дистанцированию от неё не было и близко того рессентимента, которым буквально сочится антисоветская традиция «шестидесятников». Хотя, кстати, и среди советских писателей был как минимум Симонов, который выдвигал к Сталину в общем те же претензии, но умудрился найти для этого совершенно другой тон, вообще ни разу не лакейский.

И вот кажется мне, что весь этот ресентимент вырос как раз из их, как выражался Нагибин, «литературной поденщины», то есть жизненной необходимости писать сценарии про героических председателей и проницательных КГБ-шников. Они это делали талантливо, ибо вообще были люди талантливые, но пока правая рука долбила клавиши печатной машинки в работе по заказу, левая в кармане неуклонно сжималась в ту самую знаменитую фигу.

Уверен, что и сейчас нет больших реальных врагов путинской системы, чем ее же штатный пропагандистский корпус, весь этот многоликий «вечерний звон». Они куда менее талантливы и куда более отвратны, чем даже нагибины-галичи (не говоря уж о чаадаевых-герценах), но с тем же самым самомнением и тем же самым ресентиментом, проистекающим из регулярной необходимости отрабатывать все те же «темники». Проблема в том, что если в романовской империи (даже николаевского извода) и даже в сталинском СССР была хоть какая-то подлинность, с которой можно было хоть как-то соотноситься, то нынешняя «империя», как выражается Павловский, представляет из себя нечто едва ли не целиком «ироническое» (в его же терминах).

Не знаю, чем закончить. Разве что сказать по-прежнему, что пропаганда бесполезна и даже вредна без идеологии, а та невозможна без философии. А когда философии в бэке не лежит, все, что остаётся — изображать сложные щи и гнать формулы-заклинания, опять-таки не веря ни в то, что ты говоришь, ни тем более в какие бы то ни было «интересы дела».

А с философией сейчас совсем все грустно, но это уже другая история….

Всё-таки, как ни парадоксально, даже для такой прожжённой твари, как профессиональный пропагандист, очень важно иметь хоть какие-то внутренние и фундаментальные основания своего выбора стороны. У наших — только апофатика (если не… то…). Слабое основание.