Навстречу съезду

Почему я вообще сейчас так углубился в разбор феномена «партии власти»?

Ответ лежит на поверхности. Рейтинг «Единой России», по данным государственных ФОМ и ВЦИОМ, устойчиво колеблется около 29%, никак не изменившись в ходе выборной кампании. Но на выборах по партспискам она набрала почти 50%. А в целом в Госдуме, с учетом партийного распределения среди одномандатников, получила 72%. И можно сколько угодно толковать об  особенностях системы, но есть факт: алхимия превращения 29% поддержки в обществе в 72% мест в Думе. И он приводит к однозначному выводу: расклад сил в парламенте, во-первых, абсолютно не соответствует структуре политических предпочтений избирателей. А во-вторых — «спасибо, кэп!» — является результатом целенаправленных усилий по коррекции электорального выбора. 

Нельзя сказать, чтобы генералов от ЕР этот разрыв не беспокоил. Например, в недавней «программной» (в смысле программирующей) статье К.Костина было явлено миру шок-контент-рассуждение, что рейтинг вообще не показатель, потому что у ЕР-де есть «группа твёрдой поддержки» (это, собственно, рейтинг) и «группа мягкой поддержки» — те, которые голосуют по принципу «остальные всё равно хуже»; но это, понимаете ли, вопрос к конкурентам, а не к лидеру.

Но вообще-то этому всему никто не предлагает разумного, здравого, развёрнутого и не-пропагандистского объяснения. Не в плоскости «как?» и «почему?» — такое я и сам могу; а в плоскости «зачем». 

Есть Глеб Павловский, вываливающий на нас одну за другой сложносочинённые концепции о «стратегическом», то есть анти-политическом характере сознания «социума власти», с милитаристским изводом; но во всех его новейших построениях слишком отчётливо проглядывает «закус»; он ведёт идейно-пропагандистскую войну и поэтому пристрастен. 

Я никакую войну ни с кем не веду и никого ни в чем убеждать или переубеждать не собираюсь. Я просто хочу разобраться — сам для себя. И не на языке формулировок казённого официоза, который десять-пятнадцать лет назад во многом сам же для него и сочинял (и с тех давних пор, к моему растущему удивлению, так и пользуют, и никто особо не потрудился его хоть как-то проапдейтить к текущим реалиям), а на таком, на котором можно вести спокойный разговор за чаем в дружеском кругу. Итак, несколько отрывочных заметок по теме.

1. Дагестанизация выборов

Мой отец, будучи ещё молодым инженером, в начале 60-х проектировал для Баку систему водоснабжения и канализации — и несколько лет провёл там. Тридцатью годами позже он мне рассказывал, что в позднебрежневское время было такое явление, мало кем замеченное, как «азербайджанизация» — не столько в смысле роста влияния соответствующих диаспор, сколько в смысле ползучего распространения типичных для Азербайджана, но доселе нехарактерных для русской управленческой реальности практик. «Сижу в Баку, слушаю радио — назначить тов.Гасанова председателем комитета по кинематографии, освободив его от обязанностей председателя комитета по рыболовству» — ну, ясно же из новости, какой тов.Гасанов специалист что в том, что в другом. Отец считал, что Перестройка как раз и началась из-за попытки некоторых групп в центре «почистить» систему управления от «азиатчины» — собственно, замена первых секретарей, «узбекское дело», Гдлян-Иванов — и попытки Горбачёва опереться в этом деле на тактический союз с «прогрессивными силами», а в итоге он не сумел справиться ни с теми, ни с другими. 

Я вспомнил об этом, оказавшись в роли куратора от АП выборов в Госдуму в Дагестане в 2016 году. Своеобразие происходящего было довольно ярким. В чём была проблема? Основные этнические группы — аварцы, даргинцы, лезгины, кумыки, лакцы и т.д. — должны были быть адекватно представлены в составе депутатов, но важный вопрос — кем? При этом единственный способ добиться того, чтобы все получили мандат — это собрать как можно больше голосов за какую-то одну (догадайтесь какую) партию при максимальной явке. В итоге конкуренция на выборах была острейшей, политическая жизнь — очень бурной; чего стоили стотысячные митинги, собиравшиеся местным муфтиятом(!), но… все эти страсти происходили строго на этапе выдвижения и формирования списков. После того, как все со всеми договорились, осталась ерунда — выдвинуть кандидатов, провести сами выборы и организовать процесс голосования/подсчёта, что, наоборот, прошло тихо, спокойно, консолидированно и за кого надо, без особой бузы и политики. 

Здесь важно то, что политическая жизнь, конкуренция и борьба, в том числе и массовая и даже уличная, никуда не исчезли — они просто в данной модели организованы совершенно перпендикулярно самому процессу всенародного голосования. Бренд, который должен уверенно и безусловно победить, всем заранее известен; но борьба теперь идёт за то, кто именно и в каком составе будет этот бренд представлять.

И, оттолкнувшись от этого примера, я начал думать о процессах, происходящих в остальной России. О нескольких своих знакомых-депутатах от ЕР, которых региональные «элитарии» прокатили на праймериз, несмотря на вроде бы железобетонные «согласования» в АП. О самих «праймериз», борьба на которых в некоторых регионах включала в себя полный набор политтехнологической веселухи, включая карусели, автобусный подвоз, компроматные войны и, конечно, мухлёж на участках: а ведь это, казалось бы, всего лишь предварительный, внутрипартийный отбор, причём даже не императивного характера — часто бывало, что центр игнорировал результаты праймериз и списки составлял по-своему. О том, как формировалась, особенно на югах, СР, куда скопом пошли все те, кто проиграл борьбу за контроль над отделениями ЕР, и как потом многие такие возвращались в ЕР, когда удавалось переиграть расклад. И т.д.

Собственно, это всё я и называю дагестанизацией. Многолетнее доминирование ЕР на выборах привело к тому, что она сама начала становиться конкурентным полем для борьбы элитных групп, особенно на региональном уровне. А что остальные партии? Они тоже оказываются участниками именно этой конкуренции — за то, кто контролирует ЕР. Достаточно вспомнить один уральский регион, где местный элитарий-единоросс, находящийся в непростых отношениях с губернатором, многие годы удерживал свои позиции в «партии власти» именно за счёт того, что держал в своём управлении (чтоб не сказать «на зарплате») региональные отделения всех остальных партий думской четвёрки. И это не особо уникальный пример. 

Значок ЕР — это, в большинстве случаев, эквивалент таблички «мы здесь власть». Все остальные — так, для виду. Ну и раз всё так, какой смысл быть тем, кто для виду? Надо быть тем, кто здесь власть. Ну а если ты не один такой умный? Ну что ж, поборемся. Но не на выборах, понятное дело. В другом месте и другими способами.

Политика, как и дух, дышит где хочет. Вот так и тут. 

2. Паровозное депо

Второй большой тренд, устойчиво растущий несмотря на спорадические попытки центра с ним бороться — это использование «паровозов» в кампаниях. То есть людей, работающих в исполнительной власти и не собирающихся отказываться от места работы, но тем не менее встающих во главе списков. В нынешней кампании это носило совсем уже анекдотический характер — когда из первой пятёрки федерального списка в Думу пошла в итоге одна Кузнецова, «на сдачу», а большинство региональных возглавляли губернаторы, которые тоже, разумеется, ни в какую ГД не собирались. То есть в Думе оказались не те, чьи фамилии были в бюллетенях. 

Но это — неизбежная расплата за необходимость набирать конституционное большинство «любой ценой». Губернатор во главе списка — это сигнал избирателю: выбирая что-то другое, ты не просто против партии голосуешь, ты голосуешь ещё и против твоей действующей региональной власти. Подумай. Плюс к тому, это возможность автоматически отчитаться всем тем, что делала эта самая регвласть, как достижением партии: вот мы дороги провели… мост открыли… клуб починили… а вы, все остальные, только разговариваете тут. Удобный и почти бесплатный способ дать партии нужную фору. Разумеется, у региональной власти тоже всегда есть свой антирейтинг, но он автоматически не переходит к федеральным оппозиционным партиям — работает модель «плохонький, но свой»: та самая, по Костину, «мягкая поддержка». 

Но в долгосрочном плане это порождает для ЕР серьёзную проблематику. Она в глазах избирателей полностью превращается в «партию чиновников», воплощение и олицетворение бюрократической вертикали. И в недрах «большинства», особенно колеблющейся и разочарованной его части, начинает возникать запрос нового типа: на такую партию, которая была бы тоже «за Путина» или даже «проектом Кремля», но в то же время могла вести себя независимо по отношению к тем местным начальникам, кто ходит по земле с табличкой «мы здесь власть». После того, как окончательно зачах ОНФ, худо-бедно работавший с такими группами, этот запрос сегодня вообще висит в воздухе. И, да, его легко забирают любые «новые люди». 

3. Апофеоз безыдейности 

В предыдущем тексте я иронизировал над словосочетанием «главный идеолог «Единой России»». На самом деле это была горькая ирония — а представьте, что у партии действительно какая-то идеология есть, и вдруг Высокое Начальство делает нечто, что ей прямо противоречит? «Но это же… это же…» — «Так, что у вас там написано? Переписывайте». 

Для возведённой в принцип безыдейности в новейшем политическом словаре есть несколько неуклюжая заплачка-отмазка: консерватизм. Но даже она начинает торчать углами, когда Высокое Начальство вдруг начинает почему-нибудь вести себя радикально; а с ним это время от времени случается. Тогда достаётся заплачка-отмазка номер два: патриотизм. Но и ею пользоваться не во всех случаях удобно — особенно, например, когда на внешних фронтах случаются какие-нибудь неприятные компромиссы с разными там «стратегическими партнёрами». И тогда приходится понуро брести к последнему, самому надёжному рубежу: «партия реальных дел». Строим дороги, ремонтируем клубы. Все говорят, мы делаем. Что тут думать, трясти надо. Благосостояние, нацпроекты, эта, как её, инфраструктура. Но даже и тут засада: злобный блогер с камерой — э, а кто и сколько заработал на повышении нашего с вами «качества жизни»? Ну, один сидит, другой в Лондоне, а третий — вот он, на съезде покамест лицом торгует, но рано или поздно либо сюда, либо туда. 

И тогда уже самый-самый последний рубеж: Путин. Мы — за него, мы с ним. Он и есть наша идеология. Но это, в свою очередь, порождает целую кучу вопросов, совсем уж запретных…