Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
В конце первой части я обрисовал положение на конец 70-х, когда, по словам не только моим, но и Горбачёва — цитировал в канале куски его книги — «перестройка» стала неизбежна, но упустил как минимум два важных момента. Восполню пробел.
Первое. В середине 1970-х были потеряны рычаги управления не экономикой — она в целом ещё вполне себе «висела на пульте». Были потеряны рычаги управления экономическим развитием — ну или, выражаясь нынешним языком, вышел из под контроля и сломался инновационно-инвестиционный контур системы. То, что сегодня Г.О.Греф на своей варварской смеси стенфордского с нижегородским называет «ченч и дизрапт».
У этого сразу же проявились последствия — и экономические, и политические. Первые Горбачёв в книжке «Перестройка и новое мышление» описал достаточно корректно, хотя и на языке своей эпохи: «Во второй половине 70-х годов произошло на первый взгляд трудно объяснимое. Страна начала терять темпы движения, нарастали сбои в работе хозяйства, одна за другой стали накапливаться и обостряться трудности, множиться нерешенные проблемы. (…) Образовался своего рода механизм торможения социально-экономического развития». Говоря по-простому, экономика почему-то «вдруг» начала замедляться — и руководство зримо видело пусть пока ещё не спад, но «падение темпов роста». Снова Горбачёв: «Страна, прежде энергично догонявшая наиболее развитые страны мира, начала явно сдавать одну позицию за другой». Но это всё — фиксация последствий, а не первоисточника.
Вторые же — политические — он и не мог описать и даже увидеть тогда должным образом, поскольку сам находился «внутри процесса». Те ресурсы, которые раньше шли на задачи развития, теперь оказались отданы «на разграбление» ведомственным и республиканским лоббистам. Соответственно, все те аппаратные группы, которые в этой лоббистской гонке проигрывали, постепенно начали складываться в своеобразную коалицию реванша. Которую — так уж случилось — возглавил сначала ненадолго Андропов, а затем, уже окончательно, сам Горбачёв. И у этой коалиции, как он и пишет, действительно вызрел к 1985 году более-менее внятный набор идей, что именно, с их точки зрения, надо «перестроить». Но, как часто бывает, они не учли одного: что те, кого они собирались отодвинуть от корыта, конечно же, не собирались сдаваться без боя.
И другой момент. Внешнеполитический контур. Дорогой Леонид Ильич, надо отдать ему должное, приложил в 1970-х действительно очень много усилий к тому, чтобы нивелировать негативные для международного положения СССР последствия Праги-1968. Политика «разрядки» принесла свои плоды — именно тогда была достроена до завершённой модели архитектура международной безопасности в условиях биполярного мира. Создана новая система международных договоров, многие из которых действуют и до сего дня. Раздухарившись, советские руководители подписали даже Хельсинский акт, тем самым создав самим себе и целой плеяде своих преемников перманентную головную боль в виде «прав человека» и профессиональных борцов за оные. Разумеется, ленинское в основе своей государство никаких «прав человека» в качестве руководящего принципа не предполагает — он прямо противоречит идее партийно-классовой диктатуры, где индивидуальный человек по определению ничто перед железной поступью прогрессивных сил; и от того, что диктатура пролетариата сменилась на диктатуру элитариата, а прогрессивные силы на силы удержания скреп и традиций (т.е. на реакционные), ничего радикально не поменялось, Хьюман Райтс Вотч не даст соврать.
Все эти усилия, тем не менее, «пошли крахом» — навернувшись сразу на двух арбузных корках: Афганистан и Польша. В первом случае — у заклятых партнёров появился шикарный повод говорить о прямой военной агрессии Советов в отношении сопредельной страны, а во втором — о том, что советский империализм повернул свою полицейскую машину против того самого «рабочего класса» и его политических прав. И в обоих случаях с удовольствием, щедро и всеми средствами поддерживать героических борцов за свободу от коммунистического ига, будь то польские националисты или афганские душманы. Бжезинский тогда не стесняясь цитировал Че Гевару: «мы устроим Советам много «афганов»» (у того было — США и много «вьетнамов»).
До кучи, победивший на президентских выборах в США Рейган анонсировал свою знаменитую СОИ, она же программа «звёздных войн»: перенос «гонки вооружений» в новое пространство — в космос. Советская космическая отрасль, которая и без того к 1980-му окончательно превратилась для руководителей Политбюро в очень дорогой «чемодан без ручки» — пользы никакой (эра беспилотного коммерческого космоса наступит только лет через 15), а затраты огромные, явно не была готова тогда к этому новому вызову. Да и денег на ответное «повышение ставок», разумеется, взять было негде. В то, что СОИ была по большей части блефом и липой — всерьёз технологии позволили говорить о милитаризации космоса только в XXI веке — «кремлёвские старцы», конечно, поверить не могли.
То, насколько у Сверхдержавы всё было плохо с ресурсами, иллюстрирует одна характерная тогдашняя история — несколько лет назад в колонке для Gazeta Wyborcza я напоминал о ней польским читателям. После переворота Ярузельского польские товарищи запросили у Москвы помощи — в Польше был дефицит мяса, и нужно было сколько-то десятков тысяч тонн для торговой сети. И вот заседание Политбюро по вопросу, докладывает секретарь по сельскому хозяйству Горбачёв. «Дорогой Леонид Ильич, советские трудящиеся с энтузиазмом откликнулись на призыв братского польского народа… но мяса нет. Кое-как собрали половину от обещанного». Как нетрудно догадаться, колонка моя была посвящена антисанкциям, которые Путин вводил уже в наше время, ограничивая импорт в Россию польского мяса.
Вообще, надо заметить вот какой языковой момент. «Сверхдержава», «Красная Империя» и т.д. — это язык западной пропаганды, зачем-то потом подхваченный Прохановым и с его лёгкой руки всей ретромаргиналией. В самом реальном СССР, скажи ты «империя» — тебя бы, возможно, позвали на «проработку» и объяснили, что незачем клеветать на советский строй. Слово «империализм» было ругательным в идеологическом лексиконе со времён ещё известной дореволюционной работы Ленина, и для СССР были крайне болезненны обвинения в «империализме». «Геополитическая» картина мира тогда не была широко распространённой, самого этого слова в языке не было — пожалуй, до самого Дугина. И это разговор не просто о словах.
Глазами некоторых наиболее последовательных «старых большевиков» — не исключено, что в том числе и Сталина — Вторая Мировая Война была не выиграна, а проиграна. Да, Гитлер разгромлен, Берлин взят… но за это пришлось заплатить роспуском Коминтерна и «разделом мира» в Тегеране, Ялте и Потсдаме — обставленным в худших «империалистических» традициях. Иными словами, саму идею «мировой коммунистической революции» пришлось снять с повестки дня, как бы убрать в стол. Компартии в странах вне соцлагеря оставались и даже как-то активничали, но существовали механизмы, даже в случае их прихода к власти, недопущения перехода страны в сферу влияния СССР.
И это поставило послевоенный СССР в определённый идеологический тупик. Попытки выхода из которого предпринимались регулярно на протяжении всех 46 лет послевоенного существования Советского Союза, но ни одна из них не оказалась удачной. Самой запоминающейся оказалась попытка Хрущёва — доктрина о «мирном сосуществовании систем» и победе социализма в результате своеобразного «соревнования», в котором социалистическая докажет свою бóльшую эффективность — то, что массовое сознание запомнило как лозунг «догоним и перегоним Америку». Но свою попытку предприняли в своё время и Брежнев, и Горбачёв.
В чём проблема? Рисунок пропагандистского противостояния с Западом состоял в том, что с их стороны постоянно звучали обвинения и подозрения в том, что цель «мировой революции» у коммунистов на самом деле никуда не делась, просто теперь она как-то по-хитрому замаскирована. И выглядели они убедительно: советские идеологи так и не предложили никакого внятного обоснования тому, куда она вообще делась, в рамках своей же собственной марксистско-ленинской картины мира. СССР же, в свою очередь, вынужден был постоянно доказывать своё моральное превосходство над «империалистическими хищниками», демонстрировать свои, в отличие от них, альтруизм, искренность и миролюбие. И в то же время следить за паритетом вооружений — из понятных соображений собственной безопасности. А также отметать с порога любые обвинения в «колониализме» по отношению к странам-сателлитам своей системы влияния.
Короче, мы вам тут не русская империя под красным флагом, мы мирное равноправное братство народов. И выглядело это все годы даже с утилитарно-пропагандистской точки зрения крайне слабо и неубедительно.
В этом смысле, конечно, Афганистан стал гигантской ловушкой. Нарратив про русского медведя, рвущегося к сокровищам Британской Индии, у англосаксов был запасён впрок со времён ещё Большой Игры образца XIX века — тут хоть сразу целого Киплинга из архивов доставай: Four things greater than all things are//Women and Horses and Power and War//We spake of them all, but the last the most//For I sought a word of a Russian post — и так далее. А что могли про это рассказывать миру наши идеологи? «Выполнение интернационального долга», «воины-интернационалисты» — это что вообще за лажа? Рассказ про прогрессивные силы, которые решили строить социализм в средневековой стране и обратились для этого за братской помощью к великому северному соседу — кому это вообще продашь, кто в это вообще поверит? Чуждый «геополитический» язык намного лучше подходит для описания происходящего, чем язык марксистско-ленинской идеологии, который уже и в самом-то СССР к тому моменту воспринимался как набор бессмысленных ритуальных заклинаний.
Польша с «Солидарностью» — даже хуже. Люди старшего поколения ещё помнили, что войну с Гитлером западные союзники начали именно из-за Польши; а польская эмиграция там не уставала напоминать ни о Варшавском восстании 44-го, ни о «сдаче» союзниками Польши Сталину в тех же Ялте и Потсдаме. Легитимность просоветского польского правительства была в первые годы после войны шаткой ещё и потому, что довоенное польское правительство в полном составе сидело в Лондоне и, скажем так, имело свою точку зрения на происходящее. Пропагандистский ответ с нашей стороны на это всегда состоял в том, что трудящиеся массы польского народа вместе с братским (ха!) советским народом решили строить социализм, и потому решили не возвращать «буржуазное» правительство из изгнания. Шито белыми нитками, и регулярно рвалось, но до поры до времени работало — ни в 56-м, ни даже в 68-м «чешского» сценария в Польше не случилось. Но события 80-го, «Солидарность» — это был удар под дых, потому что в данном случае инициаторами антимосковских протестов выступили рабочие профсоюзы — как выражался дедушка Ленин, «школа коммунизма». То есть, с пропагандистской точки зрения, те самые простые трудящиеся, а не недобитки старого буржуазно-националистического режима. И тут ещё, для полного счастья, поляк Иоанн-Павел II с его знаменитым «не бойтесь!» Войцех Ярузельский совершил настоящий подвиг, сумев удержать ситуацию собственными силами и не допустив интервенции, как в Праге, но по мировому престижу «соцлагеря» удар был нанесён мощнейший. И дело даже не во вновь замаячившей угрозе внешнеполитической изоляции. Сколько в том, что теперь СССР получал «в обратку» и за Афган, и за Польшу все изобретения своей же собственной пропаганды, использованные многажды ранее в адрес США.
Важно это всё в контексте темы Перестройки потому, что объясняет, какую роль в ней играла горбачёвская доктрина разоружения и вся эта свистопляска с Западом. Нужны были отчаянные усилия для того, чтобы переломить сложившийся и успешно эксплуатируемый «той стороной» образ вооружённых до зубов кремлёвских пауков, держащих одну часть мира под контролем, а другую — в постоянном страхе. Образ «голубя мира» нужен не только для внешне- но и для внутриполитических задач — многолетняя эксплуатация темы Победы и её жертв сыграли свою роль: советский «глубинный народ» был настроен максимально антимилитаристски. «Хотят ли русские войны?» — всё, что угодно, только не это.
Разумеется, именно поэтому Западу так выгодны были контексты, в которых кремлёвские начальники выглядели оголтелыми ястребами, ведущими мир к глобальному конфликту. И понятно, каким огромным подарком для него были публичные фигуры типа Андрея Сахарова. Иными словами, все эти производимые в невиданных количествах устиновские танки, ракеты, подводные лодки и бомбардировщики были в целом бесполезны для любой войны — кроме, наверное, такой, в которой на нас снова напал мировой враг типа Гитлера и надо идти защищать Родину. Ситуация была обратной 1941-му: тогда было кому воевать, но почти нечем; в 1981-м было чем воевать, но почти некому.
Даже под угрозой того, что страна развалится на части.
Продолжение следует…
