Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Продолжение.
- Проблема темпа.
Итак, «государство» как «суперинститут» за период с XVI по XX век, казалось, победило всех своих старых исторических противников и восторжествовало абсолютно. Ещё в середине ушедшего века мы на полном серьёзе обсуждали антиутопии «тотального государства» по Замятину и Орвеллу. Но внезапно уже ближе к концу того века оно внезапно стало слабеть, терять и сдавать позиции, превращаться едва ли не в фикцию. Всё это происходило под соусом обсуждения «глобализма», «открытого общества» и других подобных конструкций. Я не случайно упомянул книжку Наима «Конец власти» — в какой-то момент это стало ощущаться очень остро.
Скрытая тенденция, однако, наметилась ещё в начале века, когда сразу несколько «старых» государств рухнули в катастрофе I мировой, и вместо них появились какие-то другие, новые, обладающие ранее невиданными свойствами. То, о чём пишет Поланьи, называя это «зловещим интеллектуальным превосходством». Он говорит это, сравнивая эффективность гитлеровской Германии с государствами «старого» Запада, но это же можно применить и к СССР того же периода. И то и другое выглядело, да, как государство в старом смысле, но и там и там было «что-то ещё», слабо осознанное и современниками, и до сих пор. Как и тот факт, что подобное «что-то ещё» появилось и постепенно стало набирать силу и у «англосаксов», и во многом поспособствовало их победе уже в Холодной войне. Но эта победа, парадоксальным образом, стала ещё одним шагом к ослаблению «государства», его превращением в кулису, декорацию для других сил и других процессов.
Что вообще произошло с государством? Почитаешь Вебера, его гимн рациональной бюрократии как наиболее эффективной форме человеческой организации — и станет ясно: вот она, вершина эволюции «институтов». Но так было разве что во времена Вебера; причём в его время — уже, что называется, на излёте. Уже в его время классическое государство начало систематически «опаздывать», отставать от темпа перемен — и, соответственно, терять превосходство, уступая его каким-то новым, невиданным ранее и более шустрым «ультраструктурам».
О чём речь? Наиболее заметная, что называется, «невооружённым глазом» плоскость — это так называемый «научно-технический прогресс». Ну или creative destruction, по Шумпетеру. Как раз в конце XIX, когда писал Вебер, эта машинка показала свою мощь и возможности по стремительной трансформации всего уклада жизни, в масштабах человечества.
Работает это так: вот есть «наука» — всякие скучающие и любопытствующие джентльмены, изучающие природу и её законы, и время от времени делающие там всякие малопонятные профанам «открытия». Дальше приходят инженеры — иногда они же и учёные, иногда просто те, кто умеет их понимать — и, использовав эти самые «открытия», порождают «технологию», поначалу выглядящую тоже как какая-то малопонятная свистелка-перделка на потеху публике. Вслед за ними приходят предприниматели — и начинают производить и продавать публике, поначалу мало и дорого, потом много и дёшево, копии этих самых свистелок. Не успеваешь оглянуться — и вот разорились вчерашние богачи, потеряли работу миллионы людей, делавших ранее вручную то, что заменила собой новая технология. Но при этом кто-то стал миллиардером, а человечество в целом приобрело новую возможность: например, дистанционной связи, быстрого перемещения в пространстве или крайне дешёвого производства нужных каждому вещей. Но хуже всего то, что всякая «технология», даже сугубо «мирная», обязательно имеет и военное измерение — будучи правильно применённой, она повышает эффективность армии и тем самым меняет баланс сил на поле боя. Соответственно, как только военный смысл всякой технологии становится очевиден — государства и их армии обречены включаться в гонку: кто первый внедрит и возьмёт на вооружение; а кто пропустил шанс — тому в любой следующей войне не особо-то светит.
Кстати, «зловещее превосходство» по Поланьи — это в первую очередь способность «новых» государств быстро превращать вновь появляющиеся технологии в своё оружие превосходства (не обязательно только военного), а сам этот темп — главным образом потому, что «новые» это куда более шустрый «субъект развития», не обременённый тормозами вроде сложных машин согласования («демократия») или регуляторики («право»), а следовательно, более оперативный в части внедрения чего угодно.
Но эта цепочка — наука-технология-бизнес-«новый уклад» — только самый поверхностный и самый очевидный слой. Есть и другие, где возникает динамика, которой не выдерживает «старая» архитектура веберовской бюрократии. Например, изменения в демографии, миграция — то, что быстро меняет общество. Или распространение каких-нибудь идей или эмоций-реакций, ставшее особенно взрывным в эпоху масс-медиа и тем более интернета и соцсетей: то, перед чем пасуют политсистемы.
Нельзя тут не упомянуть модный термин «сингулярность». Вкратце — имеется в виду, что автомобиль по шоссе движется со скоростью, превышающей даже теоретическую возможность реагировать для случайно выбежавшей на дорогу кошки. Поэтому для кошки, оказавшейся на дороге, больше нет вариантов управлять собственным выживанием — остаётся положиться на волю случая. Но тут ещё такая дорога, у которой нет обочины, чтобы соскочить. Сингулярность — это когда человечество оказывается в положении такой кошки: скорость изменений порогово превышает даже расчётную возможность как-то отреагировать и адаптироваться.
- Марий, Сулла, Ленин, Гитлер, «мировая жаба»
Думаю, именно для человечества «сингулярность» даже сейчас пока ещё не наступила, хотя в дверь, конечно, уже постучали. А вот для «государства» она начала вовсю наступать уже тогда, на рубеже XIX-XX веков, когда Вебер пел свои оды «эффективной бюрократии». И именно по этой причине «короны покатились по мостовой», по выражению современников. И тогда же появились первые практические гипотезы, как государство может «успеть за временем».
Вообще-то в жизни любых политически организованных сообществ — с тех самых пор, когда они вообще появились в истории — регулярно случаются ситуации, когда необходимая скорость реагирования кратно превышает возможности выработки коллективного решения в любых институтах согласования. Эти ситуации называются «враг у ворот». Вот тут некогда обсуждать, кто главный, какие правила и кто кому что должен: надо организовываться в боевую систему и защищать родину.
У римлян появляется чудесный правовой термин «диктатура». Важно помнить, что это, во-первых, именно правовое понятие, а во-вторых, сугубо в рамках республиканского строя. Диктатура — это тот случай, когда все республиканские институты как бы «ставятся на паузу», и практически неограниченная власть передаётся собственно «диктатору». Но не безусловно, а на определённый период и с задачей управлять отражением угрозы. Потом диктатор сдаёт полномочия, и возвращаются штатные республиканские органы — туда, где и стояли.
Но здесь ключевое, что введение «диктатуры» прямо связано с «чрезвычайной ситуацией», случающейся, мягко говоря, нечасто и требующей этих самых экстраординарных решений. Сингулярность же — это когда «чрезвычайное положение» становится как бы перманентным. Соответственно, перманентной становится и диктатура. Но что тогда происходит со старыми республиканскими институтами?
Ленин — юрист, и мыслил как юрист. Поэтому для него, в отличие, наверное, от Маркса, понятие «диктатура пролетариата» с самого начала именно юридический смысл. Именно он, по удивительному стечению обстоятельств, стал своеобразным первооткрывателем технологии приведения государства в «турборежим». В ленинской конструкции — сначала изложенной им на бумаге в «Государстве и революции», а затем практически воплощённой в СССР — все институты государства как будто бы сохраняются в практически нетронутом первоначальном виде. Всё по Монтескье: есть и исполнительная власть, и законодательная, и судебная; есть даже выборы, пресса и т.д. Но над всем этим — сверху — организуется надгосударственный орган власти, управляющий и направляющий им в режиме, собственно, диктатуры. Называется это «диктатура пролетариата», но пролетариат — класс, то есть абстрактная социологическая сущность, поэтому для осуществления его классовой воли как раз и выступает организационный институт — «партия». Это вообще не имеет ничего общего с «партиями», конкурировавшими за голоса избирателей на выборах в парламенты. Это именно коллективный субъект, структурированный для задачи управления государством в режиме диктатуры — по сути, тот самый шмитовский «суверен», только не лицо, а «организованная группа».
По Ленину, основной целью введения режима «диктатуры пролетариата» была борьба с классовым угнетением, то есть с порядком вещей, когда государство автоматически становится орудием господствующих классов. Но у его изобретения почти сразу обнаружился интересный непредусмотренный бонус: такая «диктатура», несмотря на физические и социальные руины двух войн, гибель элит (в том числе в значительной части и интеллектуальной, образовательной, научной, производственной и т.д.), крайне низкий интеллектуальный уровень нового правящего слоя — оказалась невероятно эффективной именно в задачах развития, в том числе развития технологического. Короче говоря, ещё вопрос, смогла ли она стать хоть на какой-то момент диктатурой именно «пролетариата», но нельзя отрицать, что она на определённых отрезках своей истории великолепно справилась с ролью «диктатуры прогресса».
Гитлер «шёл вторым», и ряда ошибок первопроходца смог избежать — в частности, обойтись без геноцида элит, гибели промпотенциала и доктринёрской уравниловки. Его «партия», опять же, типа-как-выражала волю уже не «класса», а пусть тоже абстрактной, но интуитивно куда более понятной общности — «нации». Но в модели всё то же самое: «государство» остаётся, но, что называется, на задворках. А субъектом-надстройкой становится «организованная группа», де-факто присваивающая себе полномочия суверена. И тоже концентрированно и очень быстро решающая задачи развития. Получилось в чём-то даже покруче, чем у русских: еле-еле уконтропупили объединёнными усилиями.
Понятно, что и коммунистов, и нацистов «лучшие люди Запада» примерно тогда же объявили негодяями-людоедами и положили табу. Но было бы странно думать, что это «табу» — для кого-то ещё, кроме, извините, лохов. Нелохи самым внимательным образом присматривались к тому, «как были сделаны» эти две грозные в своём могуществе институциональные машины, и потихоньку внедряли у себя «передовой опыт» своих противников. Приспособили к делу многое, даже «перманентную революцию» Троцкого — её немножко отмыли от крови, раскрасили в разные цвета (то есть сделали «цветной» и даже нимношка «радужной») и тоже пустили в ход как вполне годную и рабочую технологию неоколониального управления.
Но это тоже только то, что на поверхности. «Мировая жаба» — это не только троцкисты, но и вполне себе сталинисты, гитлеристы etc. Главное, что они поняли — что, по ходу, Ленин был прав: в новой реальности «государство» может быть только перчаткой, надетой на чью-то руку, но не самой этой рукой. Реальный субъект власти должен быть структурирован так, чтобы соответствовать темпу, и управлять «государством» — или «государствами» — в режиме диктатуры.
«Порядок, основанный на правилах».
Продолжение следует
