Мемуарное

про дефолт.

В 98-м мне было 19 лет. Я тогда работал у Немцова (уже не «первого вице-премьера», а просто «вице-премьера» в правительстве Кириенко) в группе советников, но основную зарплату мне платили через ФЭП, у которого с Немцовым был контракт. Гигантская была зарплата — долларов 600, кажется.

В начале августа уже как таковой работы не было: клерки в Белом Доме сидели и ждали, «когда всё грохнется»; с некоторой даже вальяжностью. Я по собственной инициативе пытался писать какие-то «записки», которые никогда не шли дальше главы немцовского секретариата Саши Котюсова; умудрённые опытом сослуживцы крутили пальцем у виска — ты чё?

В том году у меня вообще было много в жизни событий. В феврале женился, в марте съездил на стажировку в Германию, в апреле купил и спустя несколько недель разбил вдребезги свою первую в жизни машину под названием «Таврия» (после чего решил, что надо бы, пожалуй, пойти в автошколу и получить права). В мае-июне сдавал экзамены и получал диплом о высшем образовании — между делом, без отрыва от производства ;) А в июле купил за целую тысячу баксов автомобиль №2: ржавую, разваливавшуюся на ходу «копейку».

А в начале августа в деревне помер от рака горла мой дядька, единственный родной брат матери. Помер, фактически, не от метастаз даже, а от голода: не мог есть. Причём за пару недель до смерти с него по комиссии сняли группу инвалидности: ходит, двигается, разговаривает — значит, пособие получать не будет. Сокращение числа льготников — в порядке борьбы с бюджетным дефицитом. Он хрипел тогда: «что же мне теперь, на работу устраиваться?» Правда, он и так работал практически до весны.

Мама с младшими сёстрами (одной пятнадцать, другой четыре) была там. Ей стало плохо прямо в день его смерти, конкретно так плохо (уже потом, по приезде в Москву, рак желудка диагностировали и у неё). Короче, на похороны, отпросившись у начальства, я поехал на этой самой своей ВАЗ-21013, зелёной с примесью ржавчины.

Касторное-Новая — это небольшой посёлок при железнодорожной станции, в семи километрах от райцентра Касторное. От Москвы — где-то 550 км, если по прямой (только нету её там). Ехать надёжней всего через Воронеж, и потом по курской трассе; летом можно рискнуть и по грунту, от Ельца через Долгоруково; но лучше… не рисковать. Дом моих деда и бабки (перешедший мне от мамы в наследство) и сейчас там стоит, по-над речкой Олым; в нём бабка соседская живёт, я не возражаю: всё лучше, чем никто.

Дядька был что надо. Петровичем звали, и только родные — Генкой, до самой смерти. Безнадёжный алкоголик, электрик, изобретатель с десятью авторскими свидетельствами и самый политически грамотный во всей деревне. Перечитал всю районную библиотеку, вёл постоянные войны с собутыльниками за политику: вся деревня хором голосовала за коммунистов, а он один — чуть ли не за Явлинского; главное чтоб «против красных». Регулярно дрался на этой почве; впрочем, и из-за баб по другим причинам тоже случалось.

Меня он научил куче полезных вещей: как счётчики сматывать, чтоб за свет не платить; какие контакты в щитовой аппаратуре содержат серебро; как выпить много самогонки с одного раза, закрутив бутыль винтом и т.п. Одно время, когда он работал электриком на железной дороге, я ездил с ним от Старого Оскола до Ельца, помогал и учился, страховал его, когда он лазал на столбы… в общем, целая часть жизни. Ехал — накручивал себя: на кладбище надо с маасковской каменной рожей, не то совсем плохо будет…
Как ни берёг я машину, а всё-таки в грязюку её посадил — уже после дядькиных похорон. Пока пытался выехать — газовал отчаянно, так, что убил и без того на ладан дышавший движок. Дотащили её на тросу до хаты и пошли искать кого-нибудь, кто возьмётся с ней что-то делать. Вызвался сосед Володя, у которого была такая же, и он даже будто бы перебирал уже свой двигатель прямо на дому.

Загнали к нему на двор. Взяли с поминок пузырь самогона, призывно помахали им мужикам с водокачки. Впятером вынули верёвками движок из-под капота, поставили его ровненько под яблоню. Всё остальное сделали вдвоём с соседом, только коленвал я возил в рюкзаке на расточку в Воронеж, благо с сахзавода дизель ходит — даже, кажется, и по сей день. Теми же мужиками водрузили его обратно — хорошо! Специально после этого съездил ещё раз к дядьке на свежую могилу: видишь, Петрович, научил-таки ты меня руками работать.

…Маму с сёстрами вывозил обратно — как страшный сон. Ехали 14 часов, с передыхом в Воронеже, в ливень, в сплошных пробках, оторвав глушитель по дороге — так что ещё и в чаду и в пердеже. До Москвы доехали вечером 18 августа 1998 года…

…19-го заявляюсь с утра в ФЭП, который как раз мне должен зарплату за июль. Встречают меня там с неподдельной радостью: ты о чём, Лёша, дефолт ведь! Угу, говорю.

В самом Белом Доме — тоже весёленькие такие похороны. Все на чемоданах. Обсуждают возвращение Черномырдина. По коридорам бегает взад и вперёд Березовский, рассаживает своих людей по кабинетам, не переставая при этом всё время быстро-быстро говорить по одному, а то и по двум сразу мобильникам. Я столкнулся с ним в лифте и понял, что он похож на сбрендивший компьютер. После деревни настроение было такое, что хотелось в рожу плюнуть каждому второму из всех, кого я там видел, а перво-наперво — собственным начальникам. Благо, они, как выяснилось, уже целых два дня мне больше не начальники.

Но мне было хорошо. От того, что больше не нужно ходить в пиджаке, пить кофе с какими-то шестёрками из «аппаратов» и «секретариатов», и обсуждать с ними их третьесортные аппаратные сплетни. Спасибо дефолту. А все на свете кабинеты и должности — пустое; смысл не в них.