Детское

Зимой 89-90 мама водила нас в Елоховский, на похороны патриарха Пимена. В гробу лежал восковой, нездешний старик, больше похожий на икону, чем на труп. Мы прикладывались к его лбу и пели «Вечную память». А дома поздно вечером я пытался записать в тетрадку, что чувствовал, когда хоронили патриарха. А я чувствовал, что закончился какой-то очень большой, гигантский кусок времени — времени, о котором я почти ничего не знал; и что будет какое-то совсем другое теперь время — но я его уже должен буду видеть своими глазами.

Когда выбирали нового Патриарха, я очень хотел, чтобы был Питирим, и очень не хотел, чтобы был Филарет. Питирим был свой, из Воскресения Словущего, родной как дедушка Мороз; а лицо Филарета смотрело из всех «Журналов Московской Патриархии» номером «два» в иерархии Синода, и напоминало товарищей Андропова и Черненко в иконостасе брежневского Политбюро. Про Алексия я ничего не знал, только видел по телевизору, как он сидит депутатом в клобуке на каком-то из многочисленных тогда съездов, и слушает выступление А.Д.Сахарова. Ну и ещё, что он ленинградский митрополит. Стал Алексий; Филарет ушёл в раскол, строить незалежную хохлоцерковь с богослужениями на украинском в едином ещё Союзе ССР; Питирим ездил на чёрной «Волге» между Издательским отделом с его вазами и скульптурами — и развалинами Иосифо-Волоцкого монастыря, где мы обдирали старые обои в бывшей/будущей монастырской гостинице и пололи свеклу в соседнем совхозе, в обмен на продукты для монастыря.

Алексий служил первую службу в Успенском соборе (как и вчера, за сутки до смерти), и мы впервые причащались с его рук. Туда приехал старенький Глеб Рар, отец Александра Рара, живая легенда эмиграции; я познакомился с ним именно на этой службе. А участвовать в Патриаршей службе мне впервые в жизни выпала честь осенью, при освящении Большого Вознесения на Никитской (на фотографии ниже — та Всенощная накануне). Жалко, не осталось фото, где в дикой тесноте прямо за спиной Патриарха ещё вице-мэр Москвы Лужков пытается отодвинуть меня чуть подальше, а я со здоровенной свечой в руках изо всех сил держу позицию, предписанную распорядком богослужения :-)

Но мне больше запомнилась даже не эта патриаршья служба, а другая, чуть позже — при закладке Казанского собора. Мы, мальчишки из воскресной школы, путаясь в длинных стихарях, ходили с большими опечатанными ящиками по переполненной народом Красной Площади и собирали с людей деньги на восстановление храма; среди людей на площади стоял Б.Н.Ельцин, и это непонятно даже как воспринималось — не то церковная служба под открытым небом, не то своего рода митинг без слов.

Из всех нас, тогдашних мальчишек-алтарников из воскресной школы, кажется, только Данила Луговой пошёл дальше по церковной стезе; многие годы его показывал телевизор в золотом иподьяконском стихаре за спиной у Патриарха Алексия; сейчас он рукоположен и где-то служит на приходе. Все остальные — очень по-разному: один преподаёт древние языки в МГУ, другой — журналист Интерфакса, а потом Первого канала, третий — победитель юношеского чемпионата Канады по фигурному катанию (и канадский гражданин, естественно)… ну и я четвёртый.

———
Именно при Патриархе Алексии Русская Православная Церковь стала тем, чем стала: из полузадушенной, витринной богадельни при ЦК КПСС — самым авторитетным и влиятельным негосударственным институтом в русском мире. Но это, конечно, сугубо внешний аспект. Внутри же она как была, так и осталась вместилищем веры — и эта неизменность, пожалуй, гораздо важнее и значимее, чем все изменения формы.

Я, подросши, предпочёл не идти в клирики, а записаться в миряне и штатные грешники; да и неправильно было бы с амвона учить жизни людей, самому не зная о ней ничегошеньки. Ведь в том-то и дело, что в Церковь у нас приходили и приходят не столько за причастием, сколько за советом и помощью в делах сугубо мирских. Собственно, если говорить серьёзно, то Церковь — это и есть миряне, то есть то, что происходит в миру. Причём без жёсткого водораздела на тех, кто ходит в Церковь, тех, кто «просто верит в Бога», и тех, кто вовсе ни во что не верит и верить не хочет.

Патриарх в этом смысле — он тоже ведь не только за бабушек из-за оградки молится. Предстоятель — он за всех Предстоятель.

Вечная Память.