Слушаю разные записи молодого Козловского — «На сопках Манчжурии» в данный момент.

Удивительно. А ведь я вёл его под руку, когда он, уже совсем древним, умирающим стариком, приходил к нам в Большое Вознесение на исповедь.  Мне было двенадцать лет, я был чтецом-алтарником… а кто такой Козловский, мне отец к тому времени уже объяснил.

Хорош. В древнем споре «Лемешев или Козловский?» я, наверное, всё же сказал бы «Лемешев»… но, честно говоря, сейчас засомневался. Тремоляции тремоляциями, но Козловский как-то теплее, что ли. Лемешев — это такой Лель, любящий себя и свой голос, играющий им и демонстрирующий именно это в первую очередь: представляю себе буйство «лемешисток» во времена оны. Козловский же весь уходит в звук, как бы растворяется в нём, и это завораживает.