Право и понятия

Как все люди из 90-х (а активную социальную жизнь начал именно тогда), я никогда серьезно не относился к теме «правового государства». Мне это всегда казалось фикцией, чьей-то чужой пропагандой, нерефлексивно воспринятой нами в капитулянтском пакете Перестройки. Конституция — та вообще в моей исходной картине мира логическое продолжение расстрела парламента в 1993-м, навязанная силой система отношений, ничему в нашей жизни не соответствующая (благо знаю лично многих из тех, кто её писал).

К философии права впервые обратился в начале 2000-х, когда принялся читать Карла Шмитта. Суверенитет, чрезвычайное положение, вот это всё. Но и тогда это казалось больше умствованием учёных немцев древности, а не про Россию-матушку. Отношение к закону определил отец, рассказав какую-то байку не-помню-где-вычитанную, про российский суд: «вас как судить, по закону или по совести? — по закону — Васька, неси законы — ой, много книжек, лучше уж по совести, батюшка, по совести…»

Следующий заход на тему был у меня где-то в 2012-2013 году, когда начал разбираться в истории университетского образования в Европе, и обнаружил, что прототипом будущего Болонского университета была средневековая частная школа римского права. Вот тут мне стало интересно — и полез разбираться. Начал читать книги по теме, открыл для себя Сперанского с его Уложением, принялся изучать разные правовые школы и т.д., осилил Дюркгейма про регламентацию, прочел наконец Петражицкого, Тихомирова, Кони и др. Но в то время — исключительно в рамках расширения кругозора.

Неожиданно все эти штудии приобрели для меня практическое измерение после начала работы с Председателем ГД осенью позапрошлого года. Нет, Дума-то сама по себе для меня место привычное — помощником вице-спикера (Немцова) я впервые стал еще в 1999-м, но тогда у меня были очень узкие участки «фронта работ», к законодательству имеющие отношение весьма косвенное.

Зато сейчас появилась возможность увидеть в хорошем ракурсе — в приближении, но все же на достаточной дистанции обзора — всю механику нашей «фабрики законов». И сделать для себя выводы — сообразно тем скудным и отрывочным теоретическим знаниям, которых успел нахвататься в прошлые годы.

Уже писал как-то тут, что в латыни есть важная дистанция между jus и lex. Jus — откуда «юристы», «юстиция» и «юриспруденция» — восходит к Юпитеру, в том смысле, что речь идёт о высшей, божественной справедливости — примерно как у иудеев 10 заповедей Моисея. Lex — откуда «легальный», «легитимный» и т.д. — это просто «сказано» (тот же корень, что и в «лексике»). Примерно как Талмуд у иудеев. Ну или если в исламе — Коран и хадисы это jus, а разнообразные фетвы — lex.

В русском правовом языке столь жесткого разделения нет. «Право» и «правда» могут быть как «божественными», так и «человеческими»; «закон» — это просто указание на территорию: то, что внутри «кона», т.е. по эту сторону границы. Примерным аналогом lex у нас выступают разного рода «лежачие» понятия — «положения», «уложения» и разные к ним «приложения». Еще есть «стоячие» — устав, постановление, «рядовые» — в первую очередь собственно «порядок» и «распоряжение», и множество терминов от глагола «казать» — указ, приказ, наказ и т.д.

Ну и еще, конечно, особняком стоит корень «строй», присутствующий в нашем правовом языке в том числе и в непосредственном виде — как синоним государственной и общественной системы.

Кладем, ставим, рядим, кажем и строим. По праву/правде, в границах «закона», каждый раз переопределяемых заново.

Даже со словом «государство» у нас есть некоторая проблема. В европейских языках, вслед за латынью, чаще всего используется корень «stat» — от status, «состояние». Наше «государство» — не очень подходит как перевод, оно скорее соответствует понятию «kingdom», характерному для средневековых монархий.

Еще хуже — со словом «власть», которое вообще не имеет корректного перевода на современные европейские языки — power и authority это всё же про другое. Слову «власть» лучше всего соответствует латинское «imperia», благо и эволюция у них схожая: изначально они оба опять-таки обозначали территорию, находящуюся под управлением правящего субъекта (старорусское «волость»), и лишь потом произошел перенос смысла с объекта на субъект.

В общем, даже на этом уровне базовых правовых понятий у нас обилие «особости», закрепленной многовековыми языковыми нормами. Плюс обилие интервентных латинизмов, а в последние два века — галлицизмов, германизмов и англицизмов, которые вообще пока выглядят в нашем правовом языке как мигранты-гастарбайтеры. Вот недавно в дискуссии под одним из постов всплыла тема отличия «нормы» от «правила»: норма — то, что фиксируется из опыта, правило — то, что устанавливается директивно сверху. Также — с «контролем» и «надзором»: контролируются — показатели, а надзирается деятельность, но об этом обычно забывают.

«Исправление отношений начинается с исправления имён» — так обычно переводят на русский известное изречение Конфуция, с использованием корня «прав». В иероглифах — всё чётко: 正名. У нас — поди еще пойми, в каком это смысле «исправить».

Продолжение следует.