Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
В чем точно правы многочисленные критики моей заметки про рождение террора из духа феминизма, так это в том, что термин «матриархат» сам по себе ничего не объясняет, а только запутывает дело. Происходит классическое «узнавание вместо понимания», поскольку читатели адресуются к доисторическим формам, вроде того матриархата, который был у амазонок или у древних славян, и о котором мы почти ничего не знаем, за отсутствием надежных письменных источников.
Собственно концепцию патриархатной революции я взял в свое время у Лайоша Мештерхази, из его весьма занятной книжки «Загадка Прометея». Вопреки названию, основной герой книги – не Прометей, а Геракл – собственно провозвестник и символ перехода от матриархата к патриархату, эдакий греческий аналог древних библейских патриархов.
Тот матриархат, который ниспровергали герои древности (а вслед за ними – и первые русские князья, еще языческого периода) – был обусловлен хозяйственным укладом, основанным на заранее запрограммированной и регулярной гибели значительной части мужчин первобытного племени в тогдашней непростой жизни: охота, война и сверхчеловеческий низкопроизводительный труд. В таких условиях выживаемость племени напрямую зависела от репродуктивных способностей женщин – которые имели более высокую продолжительность жизни и, в условиях хронического дефицита и регулярной убыли мужского состава, практиковали одновременно и полигинию, и полиандрию.
Рожать побольше – неважно от кого – и успевать выращивать новых героев, пока уже выросшие гибнут в битвах с разным клыкастым зверьем или себе подобными, но из соседнего племени – вот в чем было тогда назначение женщины. Она же естественным образом хранила и культуру рода, передавая детям язык, обычаи, традиции и т.д. Само собой понятно, что в такой системе происхождение возможно было прослеживать только по женской линии, рудименты чего остались и сегодня у ряда народов с длинной историей, вроде евреев. Отсюда верховное божество женского пола, изображаемое скульптурно в виде бабы с признаками множественного деторождения – отвислые груди, большой живот и ярко выраженная феминность во всем ее, на современный вкус, утилитарном безобразии – Великая Мать, она же Рода-Рожаница и т.п.
Патриархатный переворот, как учат нас классики, явился естественным следствием освоения оседлого земледелия и в то же время скотоводства. Земля и скот стали капиталом (capita – это буквально голова, в значении голова крупного рогатого скота), и по его поводу появился институт наследования – уже не по женской, а по мужской линии. Роль мужчины изменилась – теперь он не столько охотится и воюет, сколь пашет землю и пасет стада; и ему понадобилось передавать ответственность за накопленное следующим поколениям. И такое наследование мыслится по преимуществу генетически – «плоть от плоти»; отсюда возникает моноандрия, при сохраняющейся все еще (в силу никуда не девшегося дефицита дееспособных мужчин) полигинии. Роль женщины драматически меняется: она как бы и сама становится собственностью мужчины, вместе с землей, скотом и рабами – но зато защищена от посягательств и имеет гарантированное будущее для потомства.
Институт брака в его классическом виде наследует всем признакам той старой патриархатной семьи, с тем лишь отличием, что моногамия становится теперь обоюдной: можно сказать, что это такая уступка женщине. Впрочем, для «альфа-самцов» и вождей культура всегда делала разного рода исключения и поблажки – все же дефицит мужчин, особенно «высококачественных», никуда не делся, хоть и стал менее острым с тех первобытных времён. Но принцип не изменился: отношения мужчины и женщины в браке понимались в категориях института собственности: жена монопольно принадлежит мужу (в т.ч. в половом смысле), и ее потомство – мальчики это его наследники, а девочки – это его ресурс для строительства отношений с другими семьями; отсюда институты «приданого» и, с другой стороны, «калыма».
Модерн, как один из изводов ВФР, изменил ситуацию в том смысле, что новейший брак – это равноправный союз двух равноценных граждан, дети же теперь не «его», а «общие»: от былого мужского верховенства остался разве что рудимент в виде наследования фамилии отца (и то необязательного). Оно и понятно: эмансипация сделала женщину практически равноценным добытчиком (то есть ее собственное материальное благополучие теперь уже от мужчины не зависит), всеобщее избирательное право уравняло гражданский статус, а регистрация в госорганах (вместо церковного венчания) избавила отношения от рамок древнего ритуала, существовавшего в патриархатных монотеистических культах, превратив их просто в набор взаимных юридических обязательств.
Впрочем, как показывает практика, на деле вместо равенства случился настоящий переворот. Дети – как свидетельствует статистика бракоразводных процессов – почти в 100% случаев остаются у матери; то есть теперь это на самом деле изначально ее дети, а он просто мимо проходил. Это, однако, не снимает с него материальной ответственности за них – в форме алиментов; но никаких гарантий даже доступа для общения – 70% матерей, по той же статистике, так или иначе препятствуют коммуникации детей с отцами, с которыми они в разводе. Новейшие изобретения социального государства – декретный отпуск, пособия по уходу, материнский капитал и т.д. – достолбили эту ситуацию до однозначной: роль отца свелась к роли поставщика генетического материала, причём даже за это право он ещё и обязан платить следующие 18 лет.
Отсюда парадоксальный характер отношения к семейному статусу: мужчина может быть женатым, холостым или разведенным – без разницы; а вот для женщины наличие семьи, а лучше с детьми – однозначный признак более высокого социального статуса. Собственно, это и есть в скрытой форме возвращение к реалиям матриархатной юности человечества – чьи бонусы, тех и институт. В современной реальности – свершившийся факт – на уровне семьи матриархатный реванш уже произошел.
Подвижки на уровне бытовой культуры с изрядным – иногда на много поколений – запаздыванием начинают отражаться на остальных ее сферах. Только сейчас становятся нормой женщины-лидеры государств. Только сейчас начинаются подвижки – и то пока робкие – в самой консервативной из сфер, религии: «богородица, Путина прогони» это дословно «Великая Мать, помоги нам против «земного отца»» (который, конечно, патриархатная проекция отца небесного). Короче, «молитесь Богу, она слышит». Ну и только сейчас устанавливается новый канон отношений: этический запрет не то что на насилие, а даже на любую настойчивость в стремлении добиться женщины. И в то же время легализация однополой любви: бабы выбирают сами, и исключительно самых лучших по их вкусу, а всем остальным месседж – ну сношайте друг дружку, что ли.
Патриархатные общества в свое время вытеснили матриархатные в силу ряда естественных преимуществ: более качественная военная организация, основанная на иерархии и подчинении (сугубо мужской скилл), а также более качественный генетический отбор в силу возможности передавать гены патриарха (то есть наиболее качественного самца) большому числу потомков от множества разных женщин. Именно поэтому главной опорой патриархата всегда были милитаристские культуры и сообщества: соответственно, главным препятствием на пути Великой Матери всегда были именно они.
Но, как я уже писал, мир без войн – это не мир без насилия; наоборот, война есть контроль и адресность насилия, а в «пацифизированной» матриархатной среде насилие становится феминным, т.е. основанным на истерике и безадресности. Иначе говоря, террористическим.
Да, исполнители терактов – пока еще преимущественно мужчины (хотя мы в России уже узнали, кто такие «шахидки»). Но психологический рисунок – уже женский: истерика, психоз, ПМС, бесконтрольное и безадресное разрушительство с огромной демострационной, публичной составляющей. «И ты поймёшь».
