Собственно, почему революция не может быть перманентной? Ответ даёт культурная антропология, М.М.Бахтин с его концепцией карнавала. Карнавал — это временное, причём не очень длительное, переворачивание реальности, опрокидывание существующих норм и иерархий. Реальность карнавала противопоставлена реальности будней, но это несимметричное противопоставление: карнавала гораздо «меньше». Двойственность целей карнавала: с одной стороны, «отменить» и «разрушить» правила обыденной реальности (на короткий период своего существования), а с другой — тем самым утвердить и упрочить их (на всё остальное время). Кровавый карнавал революции эффективен лишь там и тогда, где и когда он способен выступить «очистительным огнём» для обветшалой, утомлённой «стабильности», создав взамен неё новую, более сильную и прочную. Революция и реакция, таким образом — одно целое, как король и шут.
В этом смысле, как ни парадоксально, Сталин куда более последовательный революционер, чем Троцкий. Последний — гений момента, вспышки, феерии карнавала. В то время как Сталин — «властелин времени», способный (вслед за Лениным, кстати) в любой момент взять и заявить, что, мол, ситуация изменилась, и поэтому всё то, что я говорил вчера — сегодня есть злостная меньшевистская пропаганда. А кто не успел вслед за генеральной линией сманеврировать — тот, извините, опоздал. Троцкий — Фауст; «перманентная революция» и «четвёртый интернационал» — это буквально «остановись, мгновенье»; Сталин — Мефистофель, для которого изначально существует лишь вечность, а всё остальное — не более чем смена форм. Поэтому он может быть и революционером, и реакционером; и правым, и левым; и государственником, и либералом; и плановиком, и рыночником; всё это — только лишь разноцветные брелки к ключам от курантов.
Но такая постановка дела требует поистине нечеловеческой внутренней мобильности, постоянной готовности к переделке себя «до основания» и тончайшей настройки на ритм пульсации нерва времени. Можно ли так выдержать всю жизнь? Думаю, рано или поздно биология всё же берёт своё, и человек всё равно фиксируется в некой комфортной для себя фазе, становится застывшим памятником самому себе. По-хорошему, именно в этот момент необходимо уходить. Но это как раз и есть ломка, самая страшная, более страшная, чем продолжение гонки за временем со слабеющими всё время силами. И тем не менее её надо тоже уметь проходить. Сталин обязан был, как собирался, уйти в 49-м — и то, что в итоге испугался, не смог, пожалуй, главное из его поражений.