Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Наша неготовность к новой «постмайданной» и «посткрымской» реальности — не только и не столько на уровне «чего мы хотим сказать миру». В первую очередь это неготовность нашей политсистемы — расслабленного, социал-патерналистского торга вокруг «майских указов», который теперь придется сворачивать, заменяя плановым механизмом управления разнообразными дефицитами. Список этих дефицитов далеко выходит за санкционные наборы, которыми нас стращают. Самый острый дефицит — это дефицит решений, естественное следствие дисбаланса в иерархии ответственности. Из него, в свою очередь, вытекает дефицит проектов, то есть тех же решений, но уже развернутых в готовые к применению инструкции. А дефицит проектов, в свою очередь, влечет проблемы с капиталом: в условиях проектного голода он начинает в буквальном смысле смываться во все возможные стороны.
Представим себе теоретическую модель государства, которое полностью оставило рынок на попечение «невидимых рук», но при этом сохранило за собой функцию управления развитием через стимулирование НТР. Иначе говоря, налоги, за исключением текущих функций жизнеобеспечения, тратятся только и исключительно на инвестиционную машинку перспективных научных исследований. Это деньги сами по себе безвозвратные, но в результате наука с известной регулярностью генерит новые знания и технологии, на которые тут же набрасывается орда шумпетеровских «инноваторов» с прыгающими в глазах цифрами будущих сверхприбылей. Эти граждане переупаковывают научные достижения в бизнес-проекты, собирают под них инвестиции другого рода, уже с частного рынка, и создают новые компании, коммерциализуя технологии в потоковом режиме. В результате экономика через какое-то время выходит на устойчивый рост, который, в свою очередь, капитализируется финансовым сектором и т.д.
Все это есть сферический конь в вакууме, по многим причинам, на которых здесь не хотелось бы заостряться. Модель важна для другого: в ней непротиворечивым образом сочетаются план (по которому работает госмашина НТР) и рынок (спускающий результаты ее работы на уровень обмена и там их монетизирующий). Иными словами, варианты сочетания того и другого возможны самые разные, и, судя по всему, самое время о них задуматься.
Санкции хороши тем, что они задают рамку — какую ни есть жесткую. Культурным ответом на них должен стать набор показателей, на которые мы можем выйти за гипотетический период их действия — предположим, он будет достаточно долгим.
Работа под санкциями — это работа с дефицитами; в эпоху, удачно названную Age of Access, речь идет главным образом о дефицитах уровней доступа — к тем или иным ресурсам (финансы, рынки, технологии, коммуникативные каналы), которые используются другими как конкурентное преимущество на глобальном рынке. Дефициты означают появление и/или усиление распределительных механизмов — вместо обменных, которыми обходились до этих пор.
Распределение — значит планирование; убираешь план — на его место сама собой встает наша родная коррупция. Которая уже и сейчас есть не более чем эффект отсутствия планирования при сохранении распределительного, то есть дефицито-обусловленного характера экономики. Тут закон железный: убираете регламентацию — получаете произвол; а дальше придется назначать ответственного мента для контроля, потом другого мента для контроля за первым ментом, потом третьего мента для борьбы с первыми двумя, если они сговорятся, и пошло-поехало. Но никакая регламентация не будет соблюдаться сама по себе, если в ее основе не будет целеполагания, оно же по совместительству и ответ на вопрос — кому, сколько и почему (зачем).
Резюмируя: поковырявшись и набив шишек, начальники будут вынуждены в той или иной форме возрождать Госплан и Госснаб, а также, страшно сказать, даже и пятилетку, как ее ни обзови. Двадцать лет гайдаризации — псу под хвост; как говорится, за что боролись. Но если понимать это уже сейчас — возможно, процесс не будет таким уж болезненным и травматичным, как если он пойдет явочным порядком.
