Сейчас, на излете четвёртого десятка, я часто вспоминаю, чего хотел и к чему стремился в начале взрослой жизни. Так сложилось, что когда я учился на первом курсе, мне было 15, и у меня в голове были «столбовые вопросы», которые задают себе подростки. На некоторые из них ответа все еще нет, но многие тайны уже открылись, и некоторые промежуточные выводы уже можно сформулировать и озвучить.
Из ориентиров. Власть. С ней я познакомился очень близко — руководить коллективом впервые стал в 20, а потом занимал разные высокие должности, а кроме того — работал совсем рядом с первыми лицами страны, водил близкое знакомство с людьми, у кого в подчинении — десятки и сотни тысяч. Понял одно: стремление к власти — обманка. Если у тебя нет БДСМ-наклонностей, любви испытывать и причинять боль, власть вообще не доставляет никакого кайфа; сплошные обременения и проблемы. Вечная головная боль, куча ограничений и тотальная несвобода; крайне низкая возможность что-то сделать, стиснутая рамками систем, в которых находятся эти самые первые места. Если хочешь действительно больших дел — точка влияния всегда даёт больше возможностей, чем точка власти; места, где вырабатываются решения и места, где они принимаются — это всегда разные места. Но влияние, в свою очередь, также имеет известные ограничения — именно в том смысле, что выбор именно за тем, кто ставит подпись. Вопрос в том, есть ли ему из чего выбирать.
Деньги. Про них моё знание неполно — по-настоящему богатым я никогда не был, хотя лично знаю немало людей, богатых даже по мировым, а не только по нашим меркам. Коварство денег в том, что до определенного момента деньги — это свобода; они открывают возможности; но в какой-то неуловимой точке наступает перелом, и они становятся твоим тюремщиком. Мои знакомые миллиардеры вынуждены возить своих детей в школу на машине с охраной, и сами не могут физически быть в большинстве мест, где спокойно могу быть я — им оно слишком опасно, они — живые мишени для чужой алчности. Безденежье — плохо; избыток денег — еще хуже. Нужен баланс, свобода именно в нем.
Слава, она же популярность. Вот этого — чем меньше, тем лучше. Наихудшая из обманок. Быть публичным человеком — то же самое, что ходить по улице без штанов: каждый второй оборачивается, тыкает пальцем и снимает на смартфон. И, опять же, резкое ограничение пространственной свободы. Возможность затеряться в толпе — важнейшая, недооценённая роскошь.
Друзья. Как показывает опыт, люди, которые тебя усиливают, обогащают, радуют — крайне редки, в кругу общения таких один на десяток, и расширение этого круга никак не увеличивает этот процент. Зато огромное число паразитов, типа глистов, только двуногих. Уметь рубить коммуникации, ценить действительно хороших друзей, не бояться одиночества — но при этом не переставать искать тех, кто тебе действительно друг, а не портянка.
Женщины. Тут не будет универсалий, лишь несколько наблюдений. В моем случае подростковое желание успеха у женщин было, как я сейчас понимаю, скорее индикатором желания социального успеха как такового, «звездочки на фюзеляже»; сами по себе нынешние женщины… им тяжело, они учились в школах по учебникам, написанным мужчинами и для мальчиков, и в массе своей вообще не понимают, как им себя вести, и что такое вообще «быть женщиной». Семья их тоже этому не учила; учили подруги — то есть «подворотня»; ну уж чему научила. Сильные характеры, яркие личности — бывают, да; но и они мучительно бьются с причудами слетевших с катушек социальных шаблонов и демонов, перед которыми они еще более беззащитны, чем мы. И большинство из них — все время в поиске учителя, гуру, поводыря, духовника; хоть кого-то, кто объяснит, наконец, как тут вообще надо жить и от какой печки танцевать. Нет таких амбиций — будь готов к перманентной истерике, агрессии, маскирующей растерянность.
Наконец, знания. Любопытство — главный из ориентиров, драйвовых для меня и сейчас, так же точно, как в пятнадцать. От всего можно устать, но я не представляю, как можно устать постигать мир и его тайны, бесконечные и удивительные. Все остальное прошло ту или иную переоценку; но вот в части постижения нового, путешествий, открытий, книг, искусств — я и сейчас остался точно таким же любопытным мальчишкой, каким был четверть века назад. И если о чем и жалею, так это о том, что слишком уж разбазаривал время — самое ценное, что есть; дороже денег, дороже власти, славы и всего остального. Это хорошо понимаешь, сталкиваясь вблизи со смертью, особенно внезапной: откуда вот этот лежащий в гробу человек знал еще вчера, что ему осталось всего-то несколько часов? Время — главное, что у нас есть; но его ужасно, чудовищно мало.
В этом смысле если чего и просить у Бога в молитвах, так это времени.