В мемуарах Паулюса есть такой момент. Вспоминая, как он создавал в тиши штабных кабинетов в 1940-м план «Барбаросса», он говорит: результат дали три ключевых фактора стратегии — сила, время и пространство, приложенные в оптимальном сочетании. Замысел Барбароссы сам по себе блестящий — и результат получился, конечно, оглушительный, учитывая весьма шаткое соотношение сил на старте. Но тем не менее план, как таковой, к сентябрю уже рухнул (в смысле рухнула его главная идея — покончить с Красной Армией до зимы), а с ноября вообще началась импровизация «не от хорошей жизни», закончившаяся для вермахта разгромом под Москвой.
Получается, не так уж важно оказалось по самому большому счету, сколько потеряно было территории, войск, техники и т.д. — важнее оказалось то, что план противника не сработал, а необходимой гибкости для его коррекции уже не было. Если сравнивать с 1812 годом, то там, наоборот, план стратегического отступления реализовывался нашими осознанно с самого начала, и соотношение потерь получилось, наоборот, совсем не в пользу Великой армии; тогда как план Наполеона был именно на разгром русской армии в приграничном сражении, он даже войну назвал «Второй польской», и вовсе не было там идеи идти в глубину на Москву — она появилась уже по ходу, после двухнедельной задержки в Вильно, как результат понимания, что русские собрались отступать «хоть до Кремля». И это наполеоновское скоропалительное решение уже само по себе было плохой стратегией.
Равно как и все последующие немецкие стратегии — 42, 43, не говоря уж о 44 годе — по качеству именно стратегического мышления оказались хуже «Барбароссы». Их и лепили-то уже на скорую руку, с пылу — с жару «складывающейся обстановки».
У наших же штабистов, наоборот, стратегическое мастерство только росло. Планирование 1941 года (включая шапошниковское зимнее контрнаступление) было в целом бездарным, в 1942-м нормально удался только Сталинградский котёл (но случились, кроме Харьковского разгрома, еще и чудовищные по потерям Ржев и двойная катастрофа Второй Ударной), в 43-м серединка-на-половинку вышедшая Курская Дуга («великая ничья», по Исаеву), и только с осени 43-го начинаются все более масштабные и удачные операции — от Днепровской до Багратиона и Львовско-Сандомирской.
Вот для меня и вопрос: как вышло, что германский генштаб, начинавший с гениального планирования образца 1940-го, за годы войны скатился в интеллектуальную немощь, а советский, наоборот именно с такой немощи и начинавший, нарастил качество до вполне блестящего (хотя, опять-таки, ни Висло-Одерскую, ни Восточно-Прусскую, ни Берлинскую к шедеврам стратегического искусства тоже не отнесёшь). Что произошло именно со штабной культурой и почему? Отдельно от полей сражений, исключительно в кабинетах.
Военные историки и просто интересующиеся приглашаются в комменты.