Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
По пятничному ночному тексту мне один друг написал в приват: «Я правильно понял, что Путин и Навальный в твоей оптике одно и то же, одна и та же чрезвычайщина, только путинская чрезвычайщина против «распада страны» и «ужасов 90-х», а навальновская — против «коррупции во власти» и «сверхпотребления элит»? А что же тогда анти-чрезвычайщина? Медведев образца 2011 года, в девичестве Собчак, «второй срок» с модернизацией и инновацией? Как-то тухло.»
Чрезвычайщина — это в первую очередь мышление персоналиями, а не процессами и процедурами.
Я устроен иначе.
Например, для меня одним из основных признаков чрезвычайщины является полностью вынесенная за скобки внутриполитической дискуссии экономическая политика, ее кадровое и идеологическое обеспечение. В этом смысле у нас чрезвычайщина длится не с 1999-го, когда пришел Путин, а с 1993-го, когда смели с доски парламент как последний реальный центр противодействия правительству «молодых реформаторов», которые с тех пор и реформируют, политически крышуемые всеми тремя президентами. С тех пор в этой сфере все работает по принципу «собака лает — караван идет».
Казалось бы, мелочь, но это, по выражению Ленина, «такая мелочь, которая может приобретать решающее значение». Например, именно она предопределила элитный консенсус 1996 года, когда после победы коммунистов возникла ситуативная коалиция бенефициаров Большой Приватизации за недопущение — любыми средствами — пересмотра её итогов. Эта коалиция и сделала президентские выборы-96 в том самом экстремально-мобилизационном духе. Собственно, если посмотреть на агитпроп той кампании, то весь путинизм там уже сформулирован в общих чертах: с одной стороны, «голосуй или проиграешь», с другой — «Ельцин — президент всех россиян» (ровно та же риторика используется сегодня по поводу самовыдвижения Путина как надпартийного кандидата).
Собчак сегодня — это буквальный аналог «возвращения к истокам ленинизма», антисталинского течения в поздней КПСС; в данном случае — к истокам ельцинизма, искаженным «культом личности» Путина. Но ельцинизм после 21 сентября 1993-го — это та же чрезвычайщина, те же «голосуй или проиграешь». Поэтому — ни в каком смысле не альтернатива.
В этом отношении самым радикальным из возможных предложений было бы, как ни странно, ограничение правительства в праве на законодательную инициативу: хотите вносить законы — вносите или как президентские, или через депутатов. Но именно невозможность такой постановки вопроса ни с чьей из сегодняшних сторон — самый главный признак политической стагнации.
