К итогам дискуссии по моей предыдущей записи.
Теория, по умолчанию, не нужна, избыточна и отторгается. Потребность в ней возникает только в особых случаях – например, когда штатных инструментов оказывается недостаточно для того, чтобы решить какую-то сложную задачу, на которую уже угроблено много сил, ресурсов и времени. Или в ситуации острого кризиса, когда мозг хватается за все, что обещает хоть какую-то надежду на спасение.
Но даже и это всё необходимые, но не достаточные условия. Должен пройти такт первичной проблематизации, по итогам которого у ЛПР возникает осознание, что та проблема, которая в данный момент остро стоит на повестке дня, является типичной, и причина ее нарастающих повторений – именно негодный способ взгляда на вещи, ошибочный концептуальный framework.
Когда же эти условия не соблюдены, предложение теории воспринимается как зло, потому что «прошивка» сознания новой теорией – это разрыв существующих нейронных цепочек и построение новых, процесс болезненный даже на биологическом уровне. Люди, назойливо пытающиеся привлечь внимание держателей ресурсов к своим теоретическим построениям – в лучшем случае как убогие искатели копеечки на прожитие, а в худшем – как опасные сумасшедшие, подлежащие изоляции от общества.
Главное, что надо понимать: такая реакция является не то чтобы «нормальной», но совершенно точно «естественной».
Даже кремниевые мозги компьютера, анализируя тот или иной софт с точки зрения нагрузки на ресурсы системы, маркируют те подключаемые библиотеки классов, которые не задействуются в ядре кода для решения программных задач, как избыточные. Наш белковый мозг отличается от кремниевого тем, что у кремниевого все процессы имеют лишь электрическую природу, а у белкового – электрохимическую. Химия отвечает за эмоциональный контур – все эти «радость, страх, гнев, агрессия, заснул, уткнулся в гаджет».
И вот когда тебя начинают грузить какой-нибудь новой теорией по поводу проблемы, которую ты не воспринимаешь как острую (химия) и не осознал как систематическую (электричество) – первая реакция «скука», а если это продолжают делать настойчиво – «агрессия».
Бюрократический мозг к тому же имеет одно специфическое свойство: у него нет напрямую контура положительной обратной связи с реальностью. Посредником в этом смысле между ним и реальностью выступает начальство. Ну то есть если во внешнем мире — даже по твоей вине — случилось что-то плохое (или, наоборот, хорошее), но начальству об этом не доложили – это все равно что ничего не случилось. В нашей системе единственный человек, на которого внешняя реальность замкнута напрямую – это Самый Главный Начальник; но и то лишь в том случае, если ему доложат.
В этом смысле любые теории имеют шанс оказаться востребованными лишь в одном случае: если они работают с тем классом проблем, которые в данный момент актуальны для Самого Главного Начальника, и только при условии, что в нужный момент может быть активизирован канал донесения до него информации в правильной подаче. А таких окон возможностей немного, учитывая, что в распределении приоритетов Самого Главного Начальника оперативная текучка занимает все больше места (в силу нарастания делегирования ответственности вверх по инстанциям), а на стратегию, соответственно, остаётся всё меньше.
Возможность стратегии возникает лишь там и тогда, где и когда оказываются более-менее отлажены штатные, рутинные механизмы работы системы, отвечающие за обработку входящих сигналов оперативной текучки. Стратегия – это роскошь выигранного «свободного темпа» на большой ход; когда его нет, любой разговор о ней обречён остаться гипотетическим. Именно поэтому все, кто делает ставку на переход (пусть сколь угодно частичный) от рефлекторного управления к стратегическому, должны предварительно сосредоточить свои усилия на настройке и отладке рутинных процедур. Пока же они работают «абы как» или вообще не работают, стратегам и теоретикам только и остаётся, что поджидать момента, когда всё станет настолько плохо, что к ним придут за последним шансом.
С моей точки зрения это — гнилой сценарий. А потому – предпочитаю рутину.