Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Как работает «второй закон Посошкова» на практике.
Один из пионеров отечественного рынка политтехнологий рассказал мне — уже довольно давно — как развивался этот самый рынок в 90-х и нулевых.
Когда он (мой собеседник) только начинал работать, он проектировал бюджет кампании таким образом: 10% от всего бюджета — «стоимость управления», т.е. то, что получит лично руководитель проекта. Самое тяжелое в переговорах по деньгам было убедить заказчика в том, что это справедливо. У многоуважаемых пацанов шерсть вставала на загривках дыбом — штооа? Столько денег зараз? ЭТОМУ ИНТЕЛЛИГЕНТУ?
Когда у него появились конкуренты, которых мой собеседник презрительно называл «жмейкеры», они подошли к делу совсем другим способом. Планируя бюджет, они ставили себе зарплаты, ненамного отличающиеся от среднемосковских месячных зарплат офисного планктона — тем самым сразу гармонизируя параметры сметы с устоявшимися представлениями уважаемых пацанов о социальной справедливости. А остальное добирали себе уже посредством распила денег кампании — левыми тиражами, откатами от рекламных агентств, фиктивными агитаторами, приписками и мухлежом в бухгалтерии и т.п. Так можно было вытащить не то что 10%, а и 20%, и 30%, и 50%, причём без последствий, если вовремя поделиться со всеми, с кем надо.
Довольно быстро мой визави с его архаичным подходом стал неконкурентоспособен: после того, как он называл цену, приходили другие и говорили — мы сделаем в десять раз дешевле и ничуть не хуже. Убедить пацанов в том, что, резервируя 10%, они тем самым гарантировали, что остальные 90% будут потрачены именно в кампанию, а не украдены, было невозможно. Да им не очень-то и хотелось: философия «не пойман — не вор» в них самих сидела очень крепко, поскольку сами они примерно так и выбились в люди. Так что схема «жмейкеров» была им внутренне куда более понятна; ну а свои способности обнаружить и пресечь возможное воровство они испокон веков переоценивали.
Именно мой собеседник был автором той самой знаменитой фразы: «кампания выиграна тогда, когда деньги перечислены заказчиком на счет». Но смысл он в неё тогда вкладывал радикально противоположный: заказчик купил услугу — это значит, что она должна быть оказана в полном объеме и с заявленным качеством, иначе — деньги должны быть возвращены. Однако коллеги по цеху прочитали ее совершенно по-другому: я получил бюджет — значит, лично я свою кампанию уже выиграл. А выиграет ли заказчик после этого выборы — мне, по большому счету, уже глубоко плевать.
Заказчики, в свою очередь, тоже эволюционировали. Они начали делить бюджет на порции, причём последнюю, наиболее «премиальную», оставлять на после дня голосования. Разумеется, эта последняя часть стала наиболее частым объектом кидалова; один такой кандидат по этому поводу даже проронил чеканное: «уже оказанная услуга в оплате не нуждается».
Жмейкеры, соответственно, усвоив эту механику, начали стараться украсть как можно больше из самых первых траншей, а сделать это без ущерба для кампании можно было лишь кинув по цепочке субподрядчиков: в ходе кампании брать их на работу с копеечным авансом, обещая выдать основное после «дня Икс», а по итогам «дня Икс» развести руками и сказать: ну вот видите, каким [лицом нетрадиционной сексуальной ориентации] оказался наш с вами клиент…
В конечном итоге весь этот рынок превратился в гопницкую подворотню, где вообще никто никому не верит и все всегда требуют деньги вперёд, кроме совсем уж доверчивых лохов из полевых сеток, которым все равно никто никогда обещанного не платил. Таким он стал примерно в середине нулевых.
Ну а дальше произошло закономерное. «Дирекция единого заказчика» в лице АП и ЕР поставила все контракты с технологами под свой непосредственный контроль, обозначила рамки их бюджетирования и механизмы расходования средств. С тех пор знаменитая пелевинская романтика окончательно умерла, и технолог окончательно стал тем, кем изначально и предполагался в пацанячьем мышлении еще в ранние 90-е: интеллигентом на стыдной зарплате, то есть «криэйтором», «райтером» и «онолитегом» в плохом костюме и с гнилыми зубами. Бюджеты же кампаний, в свою очередь, стали номинироваться и верстаться не столько в деньгах, сколько в квантах административных пиздюлей, разгоняемых вместо денег вниз по вертикали вплоть до школьной училки.
Совсем новейшие времена — президентская кампания’18 — стала апофеозом этого тренда: по сути, она свелась к многократному обзвону всех зависимых людей по спискам от их феодальных хозяев с настоятельной рекомендацией пойти вот на такой-то участок и проголосовать как надо. Для этой процедуры, как нетрудно понять, технолог как таковой — даже в убогом формате «райтер, криэйтор и т.п.» — не нужен вообще. Поэтому остатки цеха оказались упакованы в гетто т.н. «спецпроектов» — ярких и креативных методичек-рекомендаций по подъёму явки путём розыгрыша автомобилей и школьных викторин на участках; к счастью для страны, у большинства региональных исполнителей хватило ума эти светлые идеи сразу же помножить на ноль, тупо не заложив на них вообще ни рубля денег. Год волонтера же, а как.
И все в итоге вышло как нельзя лучше, ко всеобщему удовольствию. Но тут, правда, грянула пенсионная реформа…
