Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Вчера выступил на Открытых Инновациях, по приглашению Павел Гудков (Pavel Gudkov), в секции, где обсуждалось будущее нового венчурного фонда для образовательных проектов. Дежурная шляпа, она же ипостась, в которой я там сидел в экспертах — сооснователь и идеолог частного образовательного акселератора «Лобачевский». Ниже приводится список вопросов от модератора и моих ответов на оные.
————
1. Готова ли экосистема к прорыву в образовательных технологиях?
Нет, не готова, по множеству причин. Но, как и с пушками, которые не стреляют по девяти из них, но в первую очередь потому, что нет пороха, тут тоже есть основная. Отсутствует ключевой компонент – стандарт предпринимательского проекта в образовательной сфере, и система разработки/апгрейда/продвижения таких стандартов. Стандарт – то, что позволяет сравнивать проекты по набору фиксированных понятных критериев, а не заниматься вкусовщиной в стиле «поможет этот проект поднять Родину с колен или нет».
2. Какие меры поддержки нужны рынку? Какова роль и функция фонда? Есть ли место деньгам фонда на российском рынке EdTech? Нужно ли ограничивать мандат фонда только российским рынком? Если нет, то в каких пропорциях вкладываться в зарубежные компании?
Во-первых, давайте, по завету Конфуция, исправим имена. Поддерживают обычно то, что падает, а вкладываются (инвестируют) — в то, что растёт. Много госденег уходят в пустоту из-за неспособности определиться, что нам важнее: поддержать то, что падает, или вложиться в то, что растет.
Теперь о границах.
Когда мы говорим о дистанте (а в эпоху торжества франшизной модели и об офлайне тоже), то рынок ограничен не физическими или юридическими границами России, а социологическими границами рапространения русского языка. Если проект с самого начала мультиязычный, даже этих границ нет. При этом англоязычный рынок больше нашего в 10 раз, китаеязычный в 7, испаноязычный в 4 и так далее. Решительно непонятно, зачем нужно консервироваться в «русском углу», если только не иметь в виду Бродского – «лечь головою в угол, ибо в углу трудней»… и т.д.
3. Какими вы видите экзиты для фонда? Кто будет покупать образовательные стартапы?
Не вижу принципиальной разницы в экзит-стратегиях между образовательными инвестициями и любыми другими. С точки зрения инвестора компания производит в первую очередь cashflow, и это основной объект анализа при вложениях. Образовательные бизнесы – хорошее вложение тогда, когда решена проблема LTV. Огромная клиентская база и глубокое знание клиента – главный актив образовательных бизнесов. С точки зрения госзаказа – вузы тоже могут освоить нехитрую технику M&A, и им это будет весьма полезно.
4. На какие сегменты образовательного рынка должен ориентироваться фонд? На какие возрастные группы? Как влиять на трансформацию дошкольного образования? Школьного? ВУЗовского? Корпораций? На чём сделать акцент?
Частное образование имеет то преимущество перед государственным, что человек непосредственно голосует рублем, а не опосредуется системой институтов – будь то Минобр, Миннауки, Госдума и т.д. Соответственно, эта сфера – естественный полигон для обкатки новых технологий, решений, методик и т.д. Если следовать принципу «поливать то, что растёт», то функция фонда как раз может и состоять в том, чтобы доводить успешные частные компании с рынка коммерческого обучения до той стадии, когда их методики могут быть имплементированы и тиражированы большой и неповоротливой машиной государственного образования. В этой модели поддержка фонда будет означать не только деньги, но и определенный знак качества – первый шаг к тому, чтобы методику внедрить уже на госуровне.
5. Должен ли фонд выступать лоббистом прорывных образовательных решений в Минпросвещении, Минобрнауки, отраслевых ведомствах, корпорациях? Инициировать изменения в нормативных документах?
Фонд безусловно может выступать инициатором тех изменений в нормативных документах, которые ведут к уменьшению регулирования. Проще говоря, их частичной отмены или выведения каких-то сегментов рынка из-под их действия. Рынок чрезмерно зарегулирован. Это нормально, когда регулирование касается трат бюджетных денег, но совершенно неприемлемо, когда люди тратят свои, и государство им начинает указывать, как именно они должны это делать.
6. Какие технологии в образовании могут сейчас совершить прорыв? Нужно ли финансировать игры, развлекательные проекты?
Основной фронтир сегодня – это как раз языковые барьеры. Причем это касается и обучаемых, и обучающих. Для обучаемых языки – это доступ к целой вселенной иноязычного образовательного контента. Для обучающих это возможность выхода на гигантские внешние рынки. Фокус внимания №1 – мультиязычность для успешных образовательных проектов.
Что касается интерактива, геймификации, эдутейнмента и прочего шапито. Сегодня это больше технологии работы с мотивацией обучаемых, чем повышения скорости и качества усвоения материала. Вложения в геймификацию – это вложения в маркетинг и повышение LTV. Гипотеза о том, что продукт у нас хороший, а маркетинг плохой – пока не доказана.
7. Нужно ли вкладываться в инфраструктурные проекты для развития образовательных стартапов? Например, в акселераторы образовательных проектов? Нужно ли фонду дать возможность финансировать какой-то процент комплементарных (не образовательных) проектов? Что это могут быть за проекты?
В первую очередь надо финансировать НИОКРЫ в сфере эдтеха. Разработками которых смогут пользоваться все участники рынка. Это самое трудоемкое, дорогое и долгое.
8. Финансировать ли невысокорисковые проекты в сфере образования? Например, сеть кружков по программированию или по робототехнике или по геномному редактированию?
Финансы нужны тогда, когда есть доказанно успешный прототип и вопрос лишь в том, чтобы ускорить тиражирование и масштабирование. Тогда финансы – это леверидж, и он ценен – потому что иначе развитие ограничено объемом средств, которые компания может безнаказанно изымать из оборота. Если прототип сомнительный, финансы вредны, поскольку будет поддерживаться нежизнеспособная структура.
9. Как назвать новый фонд?
Мы назвали наш образовательный акселератор «Лобачевский» потому, что находимся в поиске неевклидовых моделей роста. И это связано с тем, что в евклидовой у России вообще очень мало шансов: страна слишком большая и медленная, а образование – это про адресность и темп. Сейчас модно перебирать фамилии, поэтому я бы предложил Циолковский – в память об одном неприметном и бредовом стартапе, фаундером которого был простой школьный учитель из Калуги.
