Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Тут у меня есть некоторая сложность, потому что не есть знаю, как правильно будет сказать по-русски intangible platform. По-английски проще потому, что уже прижились представления про хард и софт. Ну, типа, hardware platform – вон тот ящик с монитором и клавиатурой, software platform – операционная система Уиндоуз/Макось, то есть набор ноликов и единичек, записанный туда, внутрь ящика, в память. Обе являются необходимым условием для того, чтобы можно было ставить приложения и работать – писать тексты, рисовать картинки, шариться в сети и т.п.
Intangible platform – это явление примерно того же порядка, но только еще менее материальное, чем soft, в реальности существования которого, по крайней мере, можно убедиться воочию через просматривание каталога файлов на жестком диске. А я говорю о платформах полностью нематериальных, на которых, однако, держится существование вполне себе реальных объектов – денег, людей, зданий, писаных и неписаных правил.
В том, что такие платформы действительно существуют, убеждаешься, как правило, лишь тогда, когда они начинают давать трещины. Яркий пример – система отношений доверия между Национальным Лидером и Большинством Избирателей. Какие структуры у нас первыми ощутили на себе пока еще довольно слабое, но уже вполне чувствительное проседание Главного Рейтинга? На земле видно: полпредства и «партия власти».
Сила полпредств всю дорогу зиждилась на том, что они представляют на земле Самого. Это всегда было важно для любого чиновника (без разницы, назначенного или избранного), ибо отношения с Самим – куда более значимая и ценная зона, чем, например, отношения с так называемым «населением». Сейчас же даже губернаторы получают все больше оснований сказать товарищам из полпредств – а идите-ка лесом, мне тут еще избираться. И мы видим, как это начинает происходить: так называемое «население» внезапно становится тем, чем объявлено в Конституции — источником власти, а товарищи смотрящие — ну, какие-то мужики в пиджаках на тачках с мигалками.
С партией еще хлеще: в старой модели поддержка ЕР – синоним, если не субститут практически гарантированного успеха на выборах, и за неё бились. В новой все чаще из «технологических» соображений люди идут на выборы не от партии, а самодвигами, либо находят иной способ максимально выпятить территориальную идентичность (я свой, местный) и спрятать куда-нибудь от греха подальше партийную.
Хорошего в этом всём, однако, мало, поскольку страна в результате постепенно входит в зону риска перестать быть единой — уже безо всяких кавычек.
Полпредство и партия. И то, и другое – куда как реальные структуры: люди, здания, бюджеты. Но фундамент, на котором это все стоит – полностью intangible, нечто, доступное в ощущениях лишь по своим теням на стене пещеры, которые называются английским словом «рейтинг».
«Рейтинг» — это как градусник. Да, можно сказать по повышению температуры, что человек, скорее всего, болен. Но, как мы знаем, есть множество болезней, где градусник вообще непригоден как средство диагностики. И, да, сбивать температуру иногда бывает нужно, если она слишком высокая и есть риск сворачивания крови; но жаропонижающее – это все же средство для снятия симптоматики, а не лекарство.
Мой тезис в следующем. Мы имеем пробоины не в институтах, «кадрах», бюджетах или технологиях; мы имеем пробоины в той базовой intangible platform, на которой они все стоят. И, да, в значительной степени эти пробоины – новые, результат буквально одного последнего года. Ну или полутора. И пока — пока! — они еще не фатальные, еще есть время и ресурсы их залатать. Но и то и другое утекает стремительно; быстрее, чем система успевает реагировать. Вернее, пока она или совсем не реагирует, или реагирует по-французски: cela n’est rien, Madame la Marquise, cela n’est rien, tout va très bien.
Вот то-то и — — —
