Стратегия и политика

Любой стиль/язык мышления имеет свои ограничения по применимости. Причем эти границы размыты: есть ситуации, для которых он подходит идеально, есть – для которых применим, но с ограничениями; есть – едва-едва, и есть – для которых не применим вовсе.

Что характеризует класс ситуаций/тем/предметов/контекстов, для которых необходим именно стратегический образ мышления? 

Сразу скажу, что меня подтолкнуло. 5 марта с.г. я поздравлял Глеба Павловского с очередным ДР, и внезапно получил и от него подарок – книгу «Ироническая империя». Одна из важных мыслей книги – что образ мышления Путина и его команды является в точном смысле стратегическим, то есть не-политическим и не-экономическим; «система» как бы всё время ведёт войну (даже когда это «битва за экономический рост», разительно напоминающая советские «битвы за урожай»), и перманентно сопротивляется любой «нормализации», переходу в режим мирного времени. 

Адепт всепобеждающего учения Чернышева-Милюкова, подозреваю, скажет на это, что «стратегический» институциональный этаж – это вообще норма для неолитических сообществ начиная от выхода из пещер и заканчивая появлением распределительного уровня – законов Хаммурапи, житниц фараона и т.п. Стратегия нужна тогда, когда доминантой является постоянная борьба за выживание, причем больше даже с силами стихий, чем с какими-то конкретными внешними врагами. Это не означает никоим образом, что стратегический уровень перестает существовать в более развитых обществах – он остаётся, но оказывается опосредован институтами следующих этажей – сначала распределительного («политика»), а потом и обменного («экономика»). И больше не «торчит ребрами» ((с)Сурков), а как бы спрятан, закамуфлирован следующими. Всё по Марксу: качественный скачок в производственных отношениях происходит тогда, когда производительные силы позволяют сначала создавать запасы (переход на распределительный этаж), а потом и обмениваться их излишками на рынке (обменный этаж).

Впрочем, у более развитых обществ в критических ситуациях также довольно быстро происходит редукция – от «экономики» — к «политике» — и «стратегии». Строго говоря, на открытый рынок как правило выставляется то, что находится в избытке – поэтому как только какой-либо вид благ оказывается в дефиците, он сначала становится из обменного распределительным («выдаваться по карточкам» или «за взятки»), а потом на него накладывает руку верховный суверен, и тогда он становится стратегическим. Собственно, вся доктрина Фуллера — об этом: о подчинении в ситуации войны и политики, и экономики задачам стратегии.

В свою очередь, Кордонский в своей модели «ресурсного государства» описывает ситуацию, при которой «ресурсом» является вообще всё – деньги, активы, имущество, люди, нормы, институты… Это, собственно, и есть эталонно «стратегическая» ситуация – в том смысле, в котором об этом говорит Павловский: «стратег» командует армией на поле боя, и его задача всякий раз – «победить любой ценой». Такое «стратегическое» управление чудовищно расточительно – цена тут именно что «любая», но ведь так и было в неолите: всё, что не успели съесть сегодня – протухнет завтра, а завтра будем голодать до следующей большой охоты; поэтому смысл копить или экономить? 

Где возникает «политика»? Только там, где она в принципе и возможна: вокруг и по поводу правил распределения накопленных запасов. В этом смысле единственная зона политики сейчас – это «нацпроекты» и «аппаратный» спор о том, как именно и по каким правилам распределяются ресурсы, извлекаемые из «житниц фараона».