Contra Metodologia

Сегодня получил очередной типовой вопрос. Один человек, обратившийся ко мне за разъяснениями по поводу того, чего от него хотят политические начальники, и разъяснения эти получивший, спросил меня. Они же, говорит, не могут работать с теми, кто не «въязычен». А вот ты владеешь их методологическим воляпюком как native speaker, у тебя в команде каждый второй — завсегдатай ОДИ, квадратики со стрелочками на флипчарте рисуете не хуже сертифицированных спецов по Data Visualisation и т.д. — почему не в системе внутренней политики сейчас? Только из-за Володина? 

И тут меня прорвало. 

Неа, говорю. Я лет с 15 осознанно изучал язык методологов именно как язык врага. То, что они мои онтологические враги, причём едва ли не самые главные, я допетрил очень рано, еще при жизни Г.П.Щедровицкого. Что, впрочем, не мешает мне поддерживать очень даже конструктивные отношения со многими из адептов и сочувствующих, и даже иногда на работу их нанимать. Ну и уж само собой вести при случае увлекательные многочасовые дискуссии о смысле жизни. 

Как я формулировал эту вражду четверть века назад? Была статья — «Свобода выбора и свобода отказа», написанная аж в 1993-м и даже опубликованная тогда же. Там речь шла, в частности, и про язык. И я, конечно, со всем подростковым радикализмом стоял на позиции Бродского: язык — это не то, чем мы думаем, это то, что думает нами. Попытка представить язык как побочный продукт некой «деятельности», одну из форм «производственных отношений», вторичную (как и положено у марксистов) по отношению к сущностным аспектам «производительных сил» — приводит только к одному: к формированию чудовищно уродливых, нежизнеспособных языковых монстров. Первым из которых я считал само стержневое понятие «мыследеятельности» — годное разве что для именования ритуала группового онанизма. 

Со временем радикализм, конечно, исчез. Не в последнюю очередь благодаря правилу: тебе не нравится что-нибудь? — изучи это как следует. И я добросовестно изучал предмет — общался с жившими еще участниками ММК, читал тексты, участвовал в играх и даже проводил их, собирал библиотеку расшифровок «рефлексий». Очень помогли в свое время ныне покойные Зиновьев, Пятигорский, Глазычев — все они так или иначе принадлежали к кругу общения «отцов-основателей». Также не могу не сказать спасибо и Петру Щедровицкому — основному держателю фамильного бренда. Ну и ещё нескольким людям, которых здесь называть не вполне уместно. 

Как я сейчас формулирую «наши различия»? 

Во-первых, это ось «механика-органика». Я — за органику. Я понимаю социум как организм, а не как машину. Считаю его подчиняющимся куда в большей степени закономерностям биологии, нежели правилам механики. Химия и психика, а не физика и логика. Животные против роботов; и я, конечно, животное. 

Во-вторых, это ось «индивидуальное-коллективное». Ноу-хау щедровитян ещё в седые советские годы было обещание организовать процесс мышления в виде фабрики, превратить из ремесла в индустрию, и производить «смыслы» пользуясь всеми преимуществами разделения труда — быстро, много и дёшево. Отсюда такая фиксация на технологиях групповой работы — игры, графика, сценарии. Если исходить из гипотезы, что мы мыслим языком (или на языке) — ок. Но поскольку я исхожу из обратного (что язык мыслит нами) — мышление уже изначально является коллективным, и нет никакой пользы, кроме вреда, в попытках его как-то дополнительно коллективизировать. Диалог — да, значим; но это мы ещё со времён Сократа знаем, и это про другое. Более того: возможность понять друг друга намного важнее, чем возможность друг друга «услышать». А попытки запустить процесс «коллективного мышления» всегда приводят к торжеству биологических закономерностей: интеллектуальная мощь группы тождественна интеллектуальной мощи самого глупого из её членов.

В-третьих, это ось «количественное/качественное». «Фабричный» способ мышления неизбежно разворачивает своего обладателя к цифрам, к счётным управленческим показателям, которые воспринимаются как наиболее точные и удобные. Для меня же счётные показатели — служебная, вторичная реальность по отношению к качественным характеристикам: чаще всего нет никакой разницы, перепрыгнул ты пропасть на один процент или на 99 — важно лишь, перепрыгнул или не перепрыгнул. Сказанное верно применительно к любым KPI, какие только можно придумать, будь то «уровень бедности» или » процент рождаемости».

Есть еще как минимум четыре оппозиции, в которых я обнаружил себя «по другую сторону», не буду здесь о них подробно. Не суть. По большому счету, вместо этих семи можно поставить всего одну. Она называется «язык». Смысл в том, что невозможно строить государство из какого бы то ни было артланга (artificial language). Секту — да, можно, там именно с этого всё всегда и начинается. Фирму — да, можно, корпоративные языки это всегда до некоторой степени артланги и конланги. Но для того, чтобы создавать что-то прочное и долгоживущее именно в политической реальности, в пространстве _общества_, нет никакой альтернативы, кроме как научиться пользоваться _всеобщим_ языком. 

Надеюсь, больше ко мне таких вопросов не будет. Этим людям дали — чего они ждали полвека — порулить, протестировать на реальном объекте свои выстраданные (нельзя этого не признать) гипотезы; сейчас мы видим, как они одна за другой рушатся. Терпение, друзья.